Мари-Бернадетт Дюпюи - Скандал у озера [litres]

– Значит, нужно сделать ей приятно.

– Я привезла тебе теплую одежду, которую купила вчера в Сен-Приме, деревне, где ты будешь жить. Это далеко, по другую сторону озера.

Анатали никогда не покидала скромный приход Сент-Жан-д’Арк. Предоставленная самой себе, малышка часто гуляла в лесу, радуясь диким ягодам в начале лета и собирая грибы осенью. Суровое воспитание четы мельников дало толчок развитию девочки, вместо того чтобы ему препятствовать. Не по годам сообразительная, она казалась взрослее сверстников. Жасент подсчитала, что скоро, в марте или апреле, племяннице исполнится четыре.

– Мы проведем ночь у мсье Элуа, который любезно согласился нас приютить. Завтра утром перед отъездом мы проведаем одну женщину. Она должна знать дату твоего рождения.

– Я ее знаю, это двадцать пятое марта, – похвасталась девочка. – Мне рассказала об этом крестная. Она видела, как я родилась.

Конечно же, речь шла об акушерке. Навостривший уши кузнец громко уточнил:

– Малютка говорит о бедняжке Батистин, повитухе, которая прошлой зимой отправилась на тот свет. Батистин упала замертво – ее сердце остановилось мгновенно.

Эта новость привела Жасент в уныние. Акушерка, о которой рассказывал ей кюре, могла приоткрыть завесу над важной страницей короткой Эмминой жизни: так можно было бы узнать больше о рождении Анатали и о том, как мать оставила девочку столь недостойным людям. Отказываясь на что-либо роптать, Жасент покачала головой. Прошлое не имело значения.

Жасент испытала знакомую, щемящую радость, помогая племяннице натянуть хлопчатобумажные штанишки, майку, льняные чулки и прямое красное фетровое платье с длинными рукавами.

– Я собирала твою маму в школу, когда мы были детьми. Я была на четыре года старше.

Разволновавшись, Жасент обняла малышку, приголубила ее, расцеловала в обе щеки. Это вызвало у Анатали приступ безудержного смеха.

– Щекотно! – закричала она, извиваясь. – Еще, еще!

Свидетелем этой сцены был белый полугодовалый котенок с сапфировыми зрачками. Величественно устроившись на стуле, котенок жмурился.

– Теперь я могу войти? – спросил Пьер, устав слушать болтовню двух старых друзей, – пинта джина явно подняла им настроение.

– Подожди, мы сейчас выйдем, – ответила молодая женщина.

Держа свою племянницу за руку, преисполненная гордости Жасент подняла покрывало и шагнула вперед. Трое мужчин издали восторженный возглас.

– Какая красивая куколка! – прорычал Жозюэ Одноглазый.

Пьер тихонько присвистнул. Анатали было не узнать: старательно заплетенные косички, чистая одежда, умытое веселое личико.

– Аллилуйя! – напел Элуа. – Нелегко мне было видеть, как малышка разгуливает в ужасных лохмотьях, с посеревшей от грязи мордашкой. – Тебе здорово повезло, Мари!

– Теперь меня зовут Анатали, – серьезно сказала девочка. – И у меня есть красивая тетя.

Жасент наградила мужа, столь же взволнованного, как и она сама, торжествующим взглядом. Несмотря на суровую школу первых лет своей жизни, Анатали, казалось, обладала крепким здоровьем и веселым нравом.

«Как счастливы будут родители и Сидони, когда познакомятся с этой прелестной крохой! – мечтала Жасент. – Лорику мы пришлем фотографию. Может быть, это заставит его вернуться раньше, чем он планировал».

Анатали уснула, положив голову на живот своей тети. Девочку убаюкал равномерный бег собак старика Жозюэ. Пьер взволнованно разглядывал девочку. Это был ребенок, рожденный от плоти Эммы, той Эммы, к которой он поначалу относился как к младшей сестре, а затем на протяжении нескольких месяцев – как к своей любовнице. Он не переставал горько об этом сожалеть. «Я буду заботиться о твоей девочке, Эмма! Пусть это будет моим искуплением! – думал он. – И я обещаю тебе никогда не причинять страданий твоей сестре, моей драгоценной супруге…»

Жасент ему улыбалась. Правой рукой в толстой варежке она указала ему на колокол Сен-Прима, крохотной точкой виднеющийся на горизонте.

– Мы скоро приедем, Пьер, – прошептала она. – Наверное, все с нетерпением ждут нашего возвращения.

Ночь с воскресенья на понедельник они провели в гостинице Перибонки. С утра они единодушно приняли решение отправить Сидони телеграмму:

Нашли Анатали. Скажи родителям и дедушке. Ждите нас у меня.

Когда депеша была отправлена, Жасент со слезами на глазах бросилась на шею Пьеру.

– Спасибо, любовь моя! Спасибо за то, что ты рядом! – возбужденно повторяла она.

Анатали изумленно наблюдала за всем, что происходит. Элуа дал девочке небольшую коробку для котенка: собаки Жозюэ пугали животное.

Все незнакомое приводило девочку в восторг, который она выражала смехом: ужин в шумном и закоптелом зале гостиницы, комната со складной металлической детской кроваткой, сетка которой приятно пахла овечьей шерстью, а особенно – захватывающее путешествие по покрытой льдами реке.

Радость и обилие новых впечатлений изнурили девочку.

– Она спит крепко, – заметил Пьер. – Знаешь, дорогая, эта малышка меня поражает.

Жасент погладила Анатали по щеке, наполовину спрятанной под шерстяной шапкой, которую, сняв с себя, она надела на племянницу.

«Начиная с этого вечера, в канун Рождества, слезам, обидам или секретам больше не будет места! – думала она. – Мама, наверно, так счастлива, что наверняка приготовила какое-нибудь вкусное блюдо. Сидони, скорее всего, испечет пирог. Я подарю Анатали куклу. Надеюсь, что котенок и щенок по-настоящему подружатся».

– Прогулка почти закончена, голубки! – проревел Одноглазый, направляя собак в сторону Сен-Прима. – Вам нужно было раньше сказать мне о том, что вы едете за этой милой куколкой! Не нужны мне ваши деньги. Я хорошо поел, славно повеселился, и вы удивительные люди.

Однако Пьеру все же удалось уговорить старика принять надлежащее вознаграждение. Молодые потратили почти все свои сбережения, и так оскудевшие после обустройства нового жилища. Но им было все равно. Впереди у них было их первое совместное Рождество, а Анатали просыпалась, и ее насмешливое личико улыбалось им – ее настоящей семье.

Сани Жозюэ Одноглазого все удалялись. Пьер с коробкой под мышкой и Жасент направлялись к крыльцу своего дома. Впереди вышагивала Анатали, будто инстинктивно знала дорогу.

За широко открывшейся дверью они увидели Альберту: женщина уже наклонилась для того, чтобы обнять внучку. За ней теснились Сидони, Шамплен и Фердинанд. Выбежал даже щенок, с радостным лаем перепрыгивая через ступеньки.

– Боже мой, какая ты хорошенькая! – бурно восторгалась бабушка, обливаясь радостными слезами.