Мари-Бернадетт Дюпюи - Скандал у озера [litres]

– Я не хотела бы возводить напраслину, мадемуазель, но думаю, что доктору нравилась ваша сестра. Она действительно была очень хорошенькой, да еще и такой веселой: лучик солнышка! И такая красивая улыбка, когда я открывала ей двери! Бедная малышка! Боже милостивый, не стоит плакать! Извините, это мои слова вас так расстроили.

– Нет-нет! Слова, которые вы произнесли: лучик солнышка! Так ее называла мама, нашу Эмму. Мадам, вы говорите, доктору нравилась моя сестра… Что это, по-вашему, означает? Он женатый мужчина. Вчера вечером я видела его супругу.

Девони Лафонтен не любила хозяйку: зачастую Фелиция Мюррей вела себя высокомерно, была властной и требовательной. Горничная склонила голову и пристально посмотрела на Жасент: во взгляде ее чувствовалось сочувствие.

– Женат, женат… так-то это так, но это не всегда означает верность. Красавец мсье Теодор, стоило только мадам уехать в Шикутими к родне, давал мне отпуск и, как мне кажется, позволял себе совершать короткие поездки в светской компании. В марте, в апреле, три дня тут, три дня там… Но не подумайте, я не имею в виду вашу сестру, она казалась мне девушкой серьезной. Как-то я даже предостерегла ее, предупредив, что доктор – тот еще бабник. Ох, я себе болтаю, а муж меня уже заждался! До свидания, мадемуазель. Может быть, мы с вами скоро увидимся…

– До свидания, мадам, и спасибо!

Жасент, потрясенная, закрылась в бельевой. Теперь она была уверена в том, что доктор Мюррей и был тем мужчиной, которого Эмма в своем дневнике обозначала как «М.».

«Пьер прав, я играю в детектива! – упрекнула она себя. – Но, если у меня будет доказательство, всего лишь одно доказательство, я смогу по крайней мере ненавидеть того, кто подтолкнул Эмму к смерти. Если же это доктор Мюррей, то я дам ему понять, что нельзя злоупотреблять любовью молодой женщины, нельзя отталкивать ее после того, как сделал ей ребенка. Если его жена узнает правду – тем хуже для него: пусть тогда они оба страдают, как страдаю я, как страдают мама, Сидони, Лорик и отец!»

Она рухнула на табурет и ударилась головой о дверцу шкафа. После нескольких беззвучных всхлипываний она неловким жестом протерла глаза кулаком и выпрямилась. Затем уверенно поправила колпак на голове.

В мозгу Жасент пронеслась невеселая мысль. Должно быть, ее упорство в разгадывании загадки, которую представляла для нее Эмма со своими секретами, не нравилось Пьеру: он ведь так обрадовался их неожиданному воссоединению. «И все же он пообещал мне помочь! – успокоила она себя. – Завтра я увижу его. Он отвезет меня в Сен-Прим».

Накануне, на улице Марку, Пьеру так и не удалось поспать. Он вернулся в Ривербенд и, нагруженный различными делами, провел там целый день. Жасент мечтала вновь его увидеть, взять его за руку, обнять. Стена холодности и недоверия, разделявшая их еще несколько дней назад, рухнула, разрушенная сладостным и трепетным пробуждением их страсти.

Девони сидела у изголовья мужа. Пятидесятидвухлетний Бертран Лафонтен казался ей таким несчастным в своей полосатой пижаме с покоившейся на большой подушке темноволосой головой. По профессии лесоруб, он был потомком самых первых поселенцев Сен-Жерома, обосновавшихся на берегу реки Кушпаганиш. Летописи их рода гласили, что в его жилах текла кровь индейцев: некогда соседями его предков были около трех десятков монтанье, дикарей, как их называли.

– Как ты себя чувствуешь? – в третий раз спросила Девони мужа.

– Здесь свистит уже меньше, – пробормотал он, показывая на грудь. – Доктор назначил мне припарки из горчичного порошка. Это помогает, но у меня еще держится жар.

– Скоро ты встанешь на ноги, особенно если погода улучшится. Боже милостивый, если бы ты только видел, каким было озеро вчера и в понедельник! Паводки нанесли серьезный ущерб. Наш зять вынужден был затащить своих телку и поросенка в шаланду. Бедные животные слово ошалели.

Супруг покачал головой: он был слишком измотан болезнью, чтобы пускаться в разговоры о паводках и о том, что они натворили.

– В больнице за мной хорошо смотрят, я в безопасности. Здесь я меньше обо всем этом думаю.

– Ты видел медсестру, молодую симпатичную женщину с красивыми глазами – мадемуазель Клутье? – спросила Девони с серьезным выражением лица.

– Да, вчера она даже ставила мне на спину банки. Сильно же пекло…

– Она – сестра той преподавательницы из наших краев, утопленницы. Красивая брюнетка… Я тебе много о ней рассказывала. Теперь я спрашиваю себя, стоило ли мне поведать ей все, что мне известно…

– Попридержи свой язык, Девони! Если ты потеряешь место – что мы будем делать?

– Но мне было больно на нее смотреть. Она плакала, когда я говорила о ее сестре.

– Она будет плакать еще сильнее, если ты расскажешь ей всю правду.

Жуткий приступ кашля заставил больного замолчать. Лицо его побагровело, искаженное гримасой боли; бронхи горели. Когда приступ закончился, мужчина погрузился в благостную дремоту.

Девони сдержала глубокий вздох. Она волновалась за мужа, но не решалась дотронуться до его лба, усыпанного мелкими капельками пота.

«Бертран прав, мне нужно всего лишь попридержать язык, – подумала она. – У хозяйки непростой характер. Но сколько всего мне доводилось слышать! Боже, я не могла поступить по-другому. Часто доктор с женой кричали так громко! И все из-за мадемуазель Клутье».

Горничная вынула из своей хозяйственной сумки вязание и спицы, посчитала петли. Выходной день она хотела посвятить вязанию: нужно было закончить шарф. Жасент застала ее за разматыванием большого клубка шерсти. Ее супруг спал, и из его полуоткрытого рта вырывался тоненький свист.

Случай пациента Бертрана Лафонтена, который заявил, что курит на протяжении вот уже многих лет, беспокоил доктора Гослена: он опасался пневмонии. На следующий день ему был назначен рентген.

– А! Вы здесь! – пробормотала Жасент. – Ваш супруг кашлял?

– Жуткий кашель, мадемуазель. С тех пор он отдыхает. Вы не станете его будить?

– Мне нужно измерить температуру, пульс и давление, мадам. Вы можете остаться.

– Нет, нет, я выйду. Пойду пока в уборную.

Девони сложила свое вязание и поднялась. Проходя мимо Жасент, она все же не удержалась и призналась ей в том, что неотступно вертелось в ее голове:

– Мне все же нужно вам рассказать, мадемуазель, это сильнее меня. И меня это очень беспокоит. Я думаю, что мой хозяин, доктор, обесчестил вашу младшую сестру, которая в него влюбилась, – прошептала она, затем прислонила указательный палец к губам, тем самым попросив Жасент сохранять это в строжайшей тайне.

С этими словами женщина бросилась в коридор, сожалея о том, что снова ослушалась мужа. На какое-то мгновение Жасент, ошарашенная, застыла на месте. И хоть славная горничная ничего не утверждала, ее слова фактически были свидетельским показанием, на которое Жасент так надеялась. Она уже заканчивала осмотр больного, когда Девони появилась снова.