Тилли Бэгшоу - Сидни Шелдон. Сорвать маску-2, или Молчание вдовы [litres]

«Думала всю ночь. Не была уверена, стоит ли тебе доверять эти сведения. Но теперь, когда Уильямс мертв, мне не с кем поделиться информацией, а быть ее единственным носителем страшно. Брендон Гролш жив. Он звонил вчера, почти плакал. Я не имею понятия, где он и как связан с нашим делом, но он жив. Прости, что скрыла этот факт».

И словно этого было мало:

«…если Уильямс был прав насчет продажных копов, то я уверена, что Джонсон – такой коп. Ты, конечно, не захочешь в это верить, ведь он твой напарник, но все сходится. Прежде Джонсон работал в отделе по борьбе с наркотиками, знает многих ключевых людей. Он с самого начала пытался меня сделать подозреваемой, чтобы убрать с дороги».

Эту часть письма Гудман счел не слишком убедительной, но следующие строки его насторожили:

«Следи за Джонсоном, Лу. Мне кажется, он может быть опасным, и не только для меня, но и для тебя. Мне нужно на время затаиться. Я уезжаю, не ищи меня. Никки».

Куда и на какое время уехала Никки? Что задумала?

Гудман уже дважды пытался ей дозвониться, но телефон был отключен.

Лу не нравилось происходящее.

Поведение напарника с самого начала казалось ему странным, а отношение к Никки – предвзятым, но он видел в этом совсем иные причины, нежели Никки. На всякий случай Лу предпочел держать Джонсона под наблюдением.

Тот как раз вернулся из туалета, вытирая салфеткой руки, и протяжно проговорил:

– Ну и ну! Эти вчерашние крылышки – дьявольская штука. Я думал, скончаюсь в этой уборной!

Гудман отложил телефон и поморщился.

– Избавь меня от подробностей. Едем?

– И побыстрей. Кажется, эксперты что-то нашли. У этого сукина сына было столько врагов, что его мог пристрелить каждый третий в этом городе. Даже я был бы не прочь спустить курок!

И Джонсон расхохотался своей шутке.

Гудман покачал головой. Он относился к тем людям, которые не любят говорить плохо о покойниках.

Никки присела на краешек кровати и оглядела комнату на гасиенде Сан-Мигель, находящейся в Палм-Спрингс. Последний раз она была здесь пять лет назад вместе с Дугласом. Они отмечали первую годовщину свадьбы. Маленькая уютная гостиница больше походила на частное поместье: вязаные коврики, каменные фонтанчики, спальни с балконами, тихий тенистый садик, засаженный бугенвиллеями. Каменная кладка хранила прохладу, и в номере, несмотря на нещадное солнце и отсутствие кондиционера, было комфортно. В центре внутреннего дворика располагался бассейн, так и манивший окунуться в воду.

На гасиенде царила романтическая атмосфера. Даже сейчас Никки помнила свой восторг, когда Дуглас привез ее сюда, сделав сюрприз. Он с радостью следил за эмоциями на ее лице, гордый тем, что угадал с выбором.

– Один из богатых пациентов Хеддона недавно вернулся отсюда и делился впечатлениями. Я сразу понял, что это лучшее место для проведения отпуска. Нравится?

– Безумно! – воскликнула Никки, сбрасывая туфли и босиком вбегая в уютную ванную.

Какой счастливой и беззаботной она чувствовала себя тогда! Неужели все изменилось? Теперь Никки словно другой человек.

На кровати стояла сумка с вещами, та самая сумка, с которой она приехала на встречу с Дереком Уильямсом, – на встречу, которая так и не состоялась.

Дерек советовал ей уехать подальше, туда, где ее никто не знает. Вряд ли гасиенду можно было считать таким местом, но какая-то непреодолимая сила заставила Никки выбрать убежищем именно Палм-Спрингс. Здесь она могла хотя бы ненадолго вызвать к жизни счастливые воспоминания прошлого и позабыть о мрачном настоящем.

А может, это Дуглас манил ее на гасиенду? Точно так же, как прошлой ночью, в момент отчаяния, когда она почти спустила курок пистолета и чуть не оборвала собственную жизнь, направил к ней Анну Бейтман?

Неужели это случилось меньше суток назад?

Связь на гасиенде была слабая. Никки поняла это, когда телефон внезапно начал принимать уйму запоздавших сообщений. Гудман. Гудман. Гретхен. Гудман…

Она отбросила телефон подальше.

Тихо постучав, в комнату вошла сеньора Маркеса, хозяйка гостиницы. На ее изборожденном морщинами лице застыла радушная улыбка.

– Как долго вы пробудете у нас, доктор Робертс? Этот номер свободен до конца июня, так что можете им располагать.

– Я пока не знаю, сеньора, – улыбнулась в ответ Никки. – Побуду несколько дней и решу, можно?

– Ну конечно, – откликнулась сеньора Маркеса, коснувшись ее плеча. – Вы выглядите устало. Постарайтесь у нас отдохнуть и набраться сил.

Едва за ней закрылась дверь, улыбка исчезла. Притворяться счастливой даже пару минут было тяжело. Никки казалось, что у нее в груди вместо сердца головешка, еще не до конца остывшая от пламени гнева и отчаяния, спаливших ее.

«Ах, Дуглас, будь ты проклят за счастливые воспоминания, за ту боль, что причинил своими изменами, за мою бесконечную скорбь по былому! Ты заслужил смерть! Надеюсь, ты горишь в аду, а рядом с тобой горят твоя русская сучка и ее нерожденный ребенок!»

Ночью Никки сказала Анне, что больше не сможет быть ее психотерапевтом, хотя по-прежнему любит и ценит.

– Прошу тебя понять. Я не в том состоянии, чтобы вести практику. Тебе нужен специалист, способный помочь и направить в нужном направлении.

Она так и не рассказала Анне, в каких страшных грехах обвинял Дерек Уильямс мужа Анны. И не расскажет. Без доказательств и улик все версии детектива могли отправляться вместе с ним в могилу. Если бы Луис Родригес хотел причинить Анне вред, то наверняка уже сделал бы это. Да и как Никки могла помочь пациентке, если ее муж окажется наркобароном? Теперь помощь требовалась ей самой, и она бросила все силы на спасение своей жизни.

Едва забрезжил рассвет, женщины простились и пошли каждая своим путем. Подсознательно обе чувствовали, что больше не увидятся.

Тот ужасный момент, когда Анна увидела Никки с пистолетом в руке, все изменил. Теперь Никки не могла быть опорой и поддержкой для слабой и мягкохарактерной Анны. Теперь Никки вообще никого не смогла бы поддержать. Ей предстояло побороть собственных чудовищ.

Никки написала несколько писем. Два предназначались Картеру Беркли и Лане Грей: она предупреждала, что закрывает врачебную практику, приносила извинения и предлагала обратиться к другому специалисту. Еще одно письмо было адресовано Ким Чой, которую Никки уведомила о сокращении должности. На имя девушки был сделан перевод, равный трем месячным окладам. Самым сложным оказалось письмо Гретхен.

В глубине души Никки отказывалась верить, что встреча в спа-центре была последней. Если однажды ей удастся вновь обрести себя и перебраться в Нью-Йорк в поисках новой жизни, Гретхен сможет приезжать в гости, одна или со всей семьей. Возможно, они будут отмечать вместе День благодарения или ходить по выставкам и ресторанчикам большого города, если Никки к тому времени научится наслаждаться жизнью.