Мария Воронова - Когда убьют – тогда и приходите [litres]

– Читаю.

– А почему не делаешь уроки? Каникулы уже кончились.

Егор пожал плечами.

– После школы следует поесть и немного погулять, чтобы снять школьную усталость, и сразу садиться за уроки, а чтение и другой отдых оставлять на вечер. Ясно?

Егор кивнул.

– А выполнение уроков необходимо начинать с самой трудной задачи. Запомнил? Начинать надо с трудного! Спасибо тебе, что принес фломастеры.

Володя, при виде гостьи затаившийся в манежике, сейчас решил вступиться за брата и с возмущением выбросил на пол резинового ежика. Ирина подхватила сына на руки, и с этой позиции Володя гордо взирал на врага.

Егор убежал. Гортензия Андреевна посмотрела на Володю и, видимо сочтя его недосягаемым для своих педагогических атак, утратила к нему всякий интерес.

Гостья спросила, не останутся ли от кнопок следы на обоях, но Ирина вообще любила, когда стены заняты детскими рисунками, картинками, календариками и фотографиями, и чтобы они именно были пришпилены кнопками, криво и неровно, бессистемно, по-научному говоря. Тогда сразу чувствовалось, что в доме кипит жизнь.

С Володей на руках Ирина встала и, помогая учительнице прикрепить ватман на свободном участке стены, не заметила, как сын протянул ручку и дернул Гортензию Андреевну за шейный платок.

– Шшш! Нельзя так делать, – сказала она и, чувствуя, что получилось недостаточно строго, поскорее извинилась за ребенка.

– Ничего страшного, он еще мал, – сухо заметила учительница, – перейдемте-ка к делу, дорогая Ирина Андреевна.

Держа фломастер на манер копья, она азартно ринулась на ватман.

Через час Кирилл позвал их на кофе. Он как раз с премии купил кофемолку и целый мешок зернового кофе, который, как выяснилось только дома, оказался зеленым. Теперь муж периодически жарил это сырье на сковороде, прокаливал в духовке, потом молол в симпатичном красном цилиндрике и свысока поглядывал на бармена из мороженицы, куда они с Ириной порой заглядывали. Говоря по правде, на выходе получалась страшная бурда, но, раз Кириллу нравилось священнодействовать, Ирина притворялась, будто наслаждается божественным напитком, только надеялась, что у него хватит скромности не потчевать гостей.

Увы…

– Оригинальный вкус, – произнесла Гортензия Андреевна, пригубив.

Хорошо хоть Кирилл догадался достать фарфоровые чашечки ломоносовского завода, которые им, не сговариваясь, дарили по паре на свадьбу, так что получилась целая коллекция, которой Ирина очень дорожила и радовалась, что они у нее есть.

– Или вы предпочитаете чай? – спохватилась она.

– Нет, благодарю, очень вкусно.

Представив, какое мнение о ней создалось у Гортензии Андреевны, Ирина покраснела. Дети невоспитанные, дом, ладно, прибран, но пылинки кое-где присутствуют, и муж в роли кухарки подает какое-то немыслимое пойло диких племен Южной Америки. Слава богу, она утром не ленилась и на скорую руку испекла шарлотку, но все равно до эталона советской женщины, как пешком до Марса. Впрочем, сейчас есть о чем поразмыслить, кроме своего несовершенства.

Гортензия Андреевна пообщалась с девушкой Катей и выяснила кое-какие факты, которые, наверное, ничего не значили, но все равно выглядели слишком внушительно для простого совпадения.

Сестра Красильниковой, возможно, регистрировала брак Ордынцева – ну и что? Там официально даже не убийство. Одинокая женщина, простая сотрудница загса, кому она была нужна, вот и оформили как несчастный случай, а там поди знай, то ли действительно сама крайне неудачно упала на улице, то ли помогли. Дело, которое нашла Нина Ивановна, было проведено из рук вон плохо, неграмотно, и никакой полезной информации в сущности не содержало. Ирина это предвидела и даже хотела отправить Гортензию Андреевну одну, но потом все-таки упросила маму посидеть с внуком и съездила сама. Хотелось посмотреть, какой была сестра Любови Петровны. Ирина думала, что она много моложе, но нет, просто родила на пятом десятке, ближе к его концу, чем к началу. Такая же красивая и милая, очень похожая на сестру, и для нее тоже не нашлось у судьбы женского счастья. Только радость материнства. Приятная, обаятельная, и, кажется, неглупая женщина почти всю трудовую жизнь была одна и не сделала карьеры, как и сестра. Почему? Неужели из-за пребывания на оккупированной территории? Но разве это справедливо? За что расплачивалась эта девушка, которая совершенно не была виновата в том, что наши войска были вынуждены отступить? Из архива Ирина вышла со странным чувством, что сестры Красильниковы были ее близкими подругами.

Кроме этого, Гортензия Андреевна выяснила, что приятель Любови Петровны умер незадолго до нее, а перед тем имел какие-то дела с Ордынцевым. Официально смерть не криминальная, но тоже как посмотреть. Не исключено, что помогли.

Поразмыслив над этими странностями, Гортензия Андреевна сделала вывод, что убийцей мог оказаться сам Ордынцев, слишком уж тесно его судьба переплетена с судьбой Любови Петровны. Вроде бы у него алиби, работал в операционной, но вырвать десять минут из своего плотного графика и сбегать наверх придушить слабую женщину вполне реально.

Ордынцев – опытный врач и хорошо умеет распознавать психические расстройства, так что вполне мог заметить у Глодова признаки белой горячки и воспользоваться этим, чтобы свалить убийство медсестры на несчастного алкаша.

В конце концов, если он ни в чем не виноват, почему не сказал следователю, что ходил в обход, просто не оставил записи в историях? Зачем признался, что не был? Честность, или желание создать себе алиби?

Для проверки этой смелой гипотезы требовалось изучить обстоятельства смерти Михальчука, ну и вообще придумать хоть сколько-нибудь разумную причину, отчего Ордынцев ополчился на бедную медсестру и ее окружение. Если для второго необходимо просто напрячь воображение, то с первым сложнее. Смерть признана некриминальной, значит, уголовное дело не заводили, то есть придется выяснять, в каком морге бедняге проводили аутопсию, просить поднять из архива протокол вскрытия, или падать в ноги администрации районной поликлиники, чтобы нашли карточку с посмертным эпикризом.

Работа не так чтобы великая, но придется делать то, что Ирина ненавидела больше всего на свете – униженно просить. И ради чего?

Со вздохом она посмотрела, как Гортензия Андреевна мужественно пьет вторую чашку кофе. Целеустремленная сильная женщина в поисках правды, но, ей-богу, есть ли черная кошка в этой черной комнате? Владимир Ордынцев – симпатичный мужик, врач, отец-одиночка. Он пользуется авторитетом, зарабатывает, обеспечен жилплощадью, а главное – умен, то есть в состоянии решить свои проблемы, не беря греха на душу. Да и какую опасность могла представлять для него Любовь Петровна? Засекла его в пикантном положении с медсестричкой? Так у Ордынцева нет жены, от которой надо что-то скрывать.