Петр Ингвин - Всемуко Путенабо [СИ]

Он смотрит на сверкающую огненными отблесками кожу своей мечты. Еще секунда…

На ничего не подозревавшую жертву обрушивается первый злой удар. Хлесткий, жесткий, с оттяжкой. Алена дергается, неестественно выгибается, глухо вопит. У нее закрыты рот, глаза и уши, она может только чувствовать. Все, что она чувствует, он чувствует тоже.

Но так надо.

Поперек женственной ложбинки появляется полоса малинового цвета и будто бы ставит на жертве крест. Яркий крест на белом поле. Цель в прорези оптического прицела. Стрелок видит цель. Стрелок ненавидит цель. Стрелок бьет точно в цель. Свист хлыста вновь режет ощетинившуюся колючками нервов сгустившуюся тишину.

Он видит, как нещадное цунами прокатывается по Алене, ураганы и вихри скручивают, сгибают, свивают в клубки, вырывают с корнем и разносят в клочья вскипающую несчастную кожу. Взрезают розовое мясо.

Невыносимую боль жертвы он чувствует как свою. Еле сдерживается. Терпит.

Так надо. Тело заживет, а душа — запомнит.

- - — -

Элизабет понимает, что ей плохо. Не привыкла. И не она одна. Многие вертят головами, стремясь отрешиться, спрятаться, исчезнуть.

Приходится смотреть. Черный изгибающийся хлыст продолжает работу. Медленно, словно ожидая какого-то сигнала или реакции, неотвратимо поднимается — и с нечеловеческим хищным восторгом опускается. И снова. И снова. Наливающиеся алым полосы вкривь и вкось чертят рассеченную кожу. Кусают, скребут, вгрызаются.

Удар сыпется за ударом. Каждый последующий, все более мощный, сопровождается очередной судорогой жертвы, которая воет, мычит и безуспешно мечется незакрепленным корпусом в стороны. Но уклониться невозможно. Дергающееся тело превращается в желе. В холодец. В месиво.

Ведущая с трудом останавливает Кириллицу, отбирает хлыст и возвещает:

— Следующая!

- - — -

— Вы уговорили?!

Гаджиев виновато жмет плечами:

— Лера сказала мне…

— Постойте, — перебивает Алекс. — Лера — это кто?

— Валерия Даниловна. Супруга Владимира Терентьевича.

— Почему она…

— Мы любовники.

Алекс давится следующим вопросом и умолкает.

— Так получилось. — Гаджиев опускает голову.

— А говорили — другой…

— Здесь совсем иная ситуация. — Гаджиев чувствует себя виноватым, но для очистки совести он запасся оправданиями. — Бедную женщину замучили и бросили. А она — любила!

— Там — ходок и не уважает женщин, а здесь — ситуация? А вы, значит, выступили в роли спасителя и утешителя?

Алексу не хочется быть язвительным, само получается.

— Молодой человек, не надо намеков. — Брови Гаджиева врезаются друг в друга на переносице. — Помочь человеку, когда ему плохо — святая обязанность каждого.

— Да-да, — кивает Алекс, разглядывая печать на простыне больничной койки.

— Мне было жаль бедняжку. Время от времени я дарил цветы, оказывал другие приятные знаки внимания. Это чтобы она не думала, что все мужчины одинаковы.

— Как вы познакомились?

— Случайно. Я прибыл в «Риэлтинг» для переговоров, нужно было срочно пристроить несколько квартир, а других покупателей с деньгами на руках в городе не было.

Алекс прикусывает губу: «Кажется, с выводами о непричастности я поторопился». Так срочно продают только квартиры с криминальным прошлым. Специально проворачивают несколько быстрых оформлений купли-продажи, чтобы перед законом отвечал лишь конечный добросовестный покупатель. Сейчас с этим начали бороться, но начали — это еще не побороли.

— В кабинете мужа сидела и чуть не плакала Валерия. Она прибыла за минуту до меня и перед офисом увидела, как супруг отбывает в неизвестном направлении с какой-то размалеванной кралей. Я взялся отвести ее домой. С тех пор и началось.

— Что насчет Алены? — Алекс возвращается к обойденному пункту. — Как вы познакомились с ней?

— Собственно, с Аленой я встречался только один раз — по просьбе Валерии. До этого знаком не был.

Алекс молча ждет продолжения. Гаджиев рассказывает:

— Это было после одной вечеринки. Кто-то из мужчин представил собравшимся молодую даму, с которой пришел. Горский незамедлительно принялся обхаживать ее на предмет интересных возможностей. Валерия все видела.

— У Владимира Терентьевича… получилось?

Усы собеседника колышутся в горизонтальной плоскости:

— Нет.

— Почему вы так уверены?

Гаджиев смотрит на Алекса как на ребенка:

— Такое очень трудно скрыть от того, кто в данной информации заинтересован. Алена дала Горскому от ворот поворот. Вежливо, с улыбкой, но раз и навсегда.

— Зачем же вы…

— Валерия просто на стену бросалась. Горский сам гулял, а за ней следил, как товарищ Берия за врагами народа.

— Были поводы?

— Мы старались не давать. Но в этот раз нам необходимо было встретиться. И Валерия сама предложила. Она узнала и дала мне телефон Алены. Только на нее Горский мог клюнуть сразу и безоговорочно. Я проявил все свое обаяние. Волосы рвал. Чуть головой о стенку не бился. В конце концов — уговорил.

— На что?

— А на что я мог уговорить? Понятно, на что. Просто помочь. То есть, занять Горского на пару-тройку часов. Сходить с ним в кино или на концерт. Не в сауну же.

— А Алена?

— Сказала, что исключительно ради нашей любви.

— Вот как? — улыбается Алекс.

— Простите. — Гаджиев становится серьезным до невозможности. — Шутки здесь неуместны. Вот Алена нас понимала. Знала, что такое настоящая любовь. И только поэтому согласилась.

— Значит, все же пошла? Почему же вы уверены, что между ними не…

— Вечером того дня она перезвонила мне и очень ругалась нехорошими словами. Сказала, что никогда больше. Горский даже людей не стеснялся. Понимаете, Владимир — перманентный гулена с неустранимым бесом в ребре. Ему все равно, где и как. Однозначно, рано или поздно из семьи он ушел бы. А у нас с Валерией все серьезно.

— То есть теперь, когда Горский исчез…

Расул Алигаджиевич делает останавливающий жест.

— Нет. Пока Валерия не решит, что пора, я не выйду из тени. Она дорожит своей репутацией.

Алекс не может не съехидничать:

— А как же любовь?

— В нашем возрасте необходимо уметь совмещать.

— То есть, имущество и фирма Горского, которые после исчезновения законного супруга останутся Валерии Даниловне, вас как бы совсем не интересуют? И к исчезновению Горского вы руку не прикладывали?

Гаджиев резко поднимается.

— Прощайте, молодой человек. Чем мог я помог, больше ничем не обязан.

- - — -

Жуть. Вспухшие полосы. Сочащиеся кровавые резы. Немножко не в себе, не понимая, что с ней случилось, Кристина с ужасом глядит на результат своей работы. Когда била — не думала. Просто била. Мстила. Восстанавливала мировой порядок.