Ирина Зарубина - Частный сыск

Они шагали по нескончаемым лабиринтам гигантского здания, поднимались по забранным решетками лестницам, затем спускались, после чего поднимались вновь… Если бы Чернову пришлось искать дорогу к выходу, он бы точно заблудился.

Два следующих поста были пройдены без задержки — легенда о «новеньком» и его «наставнике» срабатывала на все сто и открывала зеленую улицу. А вот перед четвертым Германа вдруг- заколотило.

— Я его не знаю… — Перепуганное лицо бедняги так переменилось в цвете, что теперь почти сливалось с сизой стеной.

— Кого не знаешь? — заторможенно соображал Григорий.

— Пацана этого не знаю… Утром другой был. А этого… Нет, не знаю… Очком чую, не пропустит он…

— Который час?

— Без пяти шесть, — вскинул капитан к глазам левое запястье.

— А если во двор? Можно отсюда как-нибудь…

— Что толку? — Глаза Германа начали излучать лихорадочно-панический блеск. — Там же ворота… Народу уйма… Обоих пристрелят…

Чернов молчал, по его скулам бегали желваки.

Мимо них неторопливо прошествовал конвоир, подталкивая перед собой заключенного.

— Привет, Гер, — кинул он на ходу. — Чтой — то ты какой-то болезный?

— Озоновая дырка над головой пролетела, — отшутился Герман. — Как служба-то?

— Как видишь, потихонечку. — И конвоир продолжил свой путь.

— Веди, — решительно заявил Чернов.

— Куда? Во двор? простонал капитан. — Это же в другую сторону… Возвращаться надо…

— Быстрей. У нас всего пять минут.

— Почему пять минут? — не понял Герман, но вновь почувствовав пистолетный ствол (на этот раз животом), спорить не стал.

Лестница в тюремный дворик находилась в противоположном крыле. Добрались до нее без осложнений, мальчишки-охранники лишь посмеивались (мол, дурные эти офицеры, вечно они что-нибудь забывают) и, отпирая двери, говорили вслед:

— Голову только не забудьте…

Солдатский юмор. Хоть бы один придумал что-то новенькое, пооригинальней. Да куда там…

Свежий морозный воздух с болью ворвался в легкие, аж дыхание перехватило. Чернов быстро накинул на себя плащ, сунул пистолет в карман.

— И что теперь, Зорро? — то ли от холода, то ли от нервного возбуждения клацал зубами Герман. — Что ты там надумал, стратег гребаный?

И все-таки кое в чем старик Фоменко не лгал. У груды мусорных баков мирно пожевывала удила сухобокая кобылка… Старушка совсем, лет двенадцать, не меньше…

— Ах, милая моя… — вырвалось у Чернова.

Кучер, безвозрастный мужичишка, сидел на корточках у переднего колеса телеги и, зябко кутаясь в тулуп, орудовал гаечным ключом, то и дело приговаривая:

— Эх, мать-перемать… Эх, едрит-колотит…

В отличие от капитана, который в любой момент готов был забиться в истерическом припадке, Григорий, наоборот, с каждой минутой успокаивался.

Они стояли посреди пустынного тюремного дворика-колодца, и, странное дело, никто на них не обращал никакого внимания, никто не кричал: «Эй, вы! Какого вам здесь надо?» В желтоватом свете прожекторов кружились снежинки. Тишина, мир и покой…

Метрах в тридцати от них, у огромных железных ворот, пританцовывал парнишка в камуфляжке, нежно прижимая к груди автомат. Он удивленно поглядел на Германа, верней, его странное, явно не по сезону, одеяние и, хмыкнув, продолжил свою незамысловатую пляску.

— Иди передо мной, — шепнул Чернов. — Лошадку видишь?

Герман не заставил себя упрашивать. Передергивая плечами, он засеменил к телеге.

— Дедуль, какие-то проблемы? — деловито осведомился Григорий. — Помощь нужна?

— Да вишь, колесо, едрит его налево, — не поднимая головы, пожаловался мусорщик.

— У-У-У, серьезная поломка, — протянул Чернов.

На самом деле он даже не смотрел на колесо. Его пытливый взгляд был устремлен на лошадушку, милую добрую лошадушку, поводящую ушами и издающую такой нежный и трогательный «фырк»…

— Мой приятель вам быстро все починит.

— Я? — ошалел Герман.

— Ты, — одними губами прошелестел Григорий. — Возьми у него ключ.

— Дайте мне ключ, я попробую… — Капитан опустился на корточки рядом с кучером.

— А вы пока распрягите коня, — распорядился Чернов.

— Зачем распрягать-то?… — захлопал глазами мужичок.

— Надо телегу на бок завалить.

— Точно! — воодушевленно воскликнул мусорщик. — На бок, как же я сразу…

— Эй, что там у вас происходит? — вдруг окликнули их от ворот.

— Все нормально, милок! — сложив ладони рупором, прокричал в ответ кучер. — Поломка небольшая! Щас справим!

— А сколько лет вашему коню? — начал непринужденную беседу Григорий, пока кучер возился с подпругами.

— Кобыла это, чтоб ей пусто…

— Что ж вы на нее так… — укоризненно покачал головой Чернов.

— А чего мне с ней, дохлятиной, якшаться?

— А сколько ей?

— Тринадцать…

«Почти угадал!..»

— Как ее по имени-отчеству?

— Дунька она…

— Дуняша… — Григорий обхватил ее длинную морду, притянул к себе. Она не сопротивлялась, а, напротив, льнула, почувствовав добро. Теплая… — Бегает-то быстро?

— Какой там!.. Я ж говорю: дохлятина!

«Ошибаешься, дружок… Ты просто язык общий с Дуняшей найти не можешь. Ты черствый и жестокий. И она тебя за это не любит. А если ее попросить хорошенечко, шепнуть на ушко что-нибудь ласковое. Сможет… Еще как сможет…»

И Григорий действительно потянулся к ее уху, зашептал. Она слушала его завороженно и даже, казалось, затаив дыхание. А потом… потом утвердительно кивнула…

— Вот и хорошо, — улыбнулся Чернов. — Только не подведи меня…

— Отцепил, чтоб ее… — Кучер поднял вверх деревянную дугу. — А теперь навалимся, братцы!.. — И он схватился за край телеги.

Герман выжидающе смотрел на Григория, а тот… Как бы это объяснить получше? Чернов никогда не бил людей в спину, подло, исподтишка… А тут не было другого выхода. Он должен был ударить. Один раз. Но не насмерть. Нужно только оглушить. Чтобы кучер не помешал, не заголосил…

Он размахнулся и ткнул рукоятью пистолета по темечку. Даже не вскрикнув, мусорщик в мгновение обмяк, ноги его подкосились, а вот руки никак не желали отпускать деревянный бортик. Так и замер в этой странноватой, неестественной позе.

— Ты убил его… — прорычал капитан. — Ты убил… Теперь уж точно «вышка».

— Нет-нет, он жив, — уговаривал себя Чернов. — Он просто потерял сознание. Он жив… — И, вырвавшись из секундного оцепенения, приказал Герману: — Влезай на нее, быстро!

— Я не умею…

— Встань на телегу, я тебе помогу!

Тот был уже в таком обмороженном состоянии, что согласился бы на любое безумие. Ухватившись скрюченными пальцами за гриву, он оперся одной ногой о телегу, а другую перекинул через Дуняшу.

— Крепко сидишь?

— Вроде… — Герман тупо уставился на гаечный ключ, который до сих пор держал в руке. И как он забыл про него, не пустил в ход? Но теперь было уже поздно.