Ирина Зарубина - Частный сыск

— Из-за меня? — простонала молодая женщина. — А где был ты?! Как это вообще получилось?! Ты что, ты за ней не присматривал?! Виктор, я тебя спрашиваю!

— Хватит!!! — заорал Виктор. — Надоело!!! Я ухожу от тебя!!! Бросаешь семью, ребенка, пусть все горит синим пламенем! Шляешься неизвестно где… и вот результат!.. Я знаю, это все твои бандюги подстроили. Она не сама из окна выпала, ее вытолкнули!..

— К-кто… кто вытолкнул?! — пролепетала Наташа дрожащими губами.

— А мне почем знать?! Окно было закрыто на зиму. Там такой шпингалет сверху, — не каждый взрослый справится!.. Говорю тебе: ребенка хотели убить. Из-за тебя! И мне уже угрожали несколько раз. Хватит! Баста! Делай как знаешь, а я больше в этом не участвую!.. Я вообще тебя ненавижу!!!

Наташа упала бы, если бы не стены узкого коридора.

— Все, прощай! Вещи я потом заберу, — сообщил муж напоследок и направился к выходу.

Молодая женщина затравленным взглядом смотрела ему вслед.

Полчаса назад она возвратилась домой от Дежкиной, которая жестко отчитала ее за легкомысленное поведение и доверчивость, и узнала из уст соседей страшную новость.

Поймав такси, она опрометью понеслась в больницу. Ее колотило. Она не знала, что и думать. Кому понадобилось так безжалостно расправляться с ее крохой?…

Наташа не сомневалась, что эта история тоже каким-то образом связана с делом о контрабанде в Шереметьеве. Ее хотят запугать, заставить действовать в нужном ключе.

Порогин?… Вряд ли, — хотя все может быть.

Чернов?… Молодая женщина холодела при одной этой мысли. Она поверила уголовнику, убийце, — и этот результат. На подкашивающихся ногах она поплелась к выходу.

Кто мог поддержать ее теперь? Муж в очередной раз ушел, оставив в беде.

Мама? Она во всем бы обвинила Наташу, целиком приняв сторону Виктора, и от этого было бы еще тяжелее.

Дежкина? Сегодня утром она была не на шутку разгневана и вряд ли станет утешать Наташу после всего, что произошло.

Граф? Он опять заведется по поводу бренности всего земного и свернет разговор к сисечкам Артемиды.

Боже, как это страшно — быть одной!

Приближался момент, когда статуя прекрасной Артемиды должна была быть с соответствующими почестями водружена у входа в театр.

День ото дня оживала скульптура под резцом Праксителя. Она не была более похожа на мраморного истукана с разведенными в стороны руками. Теперь перед глазами любого, кто ненароком оказывался в мастерской скульптора, возникала ослепительной красоты молодая богиня, словно бы застывшая в полете. Лицо ее, фигура, складки легкой одежды — все было обращено вверх, к солнцу.

Пракситель придал статуе столь полное сходство с прячущейся в его жилище молодой женщиной, что Лидия и сама порою пугалась этого. Ей вдруг начинало казаться, что у нее отобрали и отдали другой то, что всегда принадлежало ей, и только ей.

Она узнавала вдохновенно-болезненное выражение, которое бывало свойственно ее лицу в минуты необыкновенного восторга, напряжения или несчастья; узнавала гибкий жест руки и абрис тугих маленьких грудей под складками покрывала; узнавала свои узкие ступни и непокорный поворот головы.

Она ловила себя на мысли, что Пракситель с большей любовью и обожанием глядит теперь не на нее самое, а на отражение, на ее мраморную копию. В эти мгновения отчаянья полностью овладевало всем существом молодой женщины.

Пракситель не понимал, чем вызваны внезапные приступы подавленности и страха его любовницы. Он считал, что они вызваны продолжавшей саднить глубокой душевной раной и не докучал расспросами.

Работа подходила к концу, и это значило, что Лидию постигнет та же участь, что и всех, кто когда-либо имел счастье позировать для его творений. Она станет бессмертной.

Впрочем, покуда Пракситель старался не думать об этом.

Однажды он возвратился в мастерскую с прогулки в отличном расположении духа и с порога прокричал:

— Назначена дата, когда моя Артемида займет свое место у входа в театр. Будет большой праздник и представление «Электры». Завтра на остров прибывают актеры, чтобы начать репетиции…

На лице Лидии возникла бледная улыбка.

— Но это еще не все, — продолжал скульптор. — Я решил, что хватит уже тебе томиться взаперти. Если ты столь упорно прячешься от незаслуженной мести, это твое право, но ведь, скрывшись под маской, ты вполне могла бы принять участие в празднестве!..

— Под маской? — удивленно переспросила молодая женщина. — Как ты это себе представляешь?…

— Я все уладил! Я добился, чтобы нам двоим дозволили выступить на сцене театра в представлении «Электры»!..

Лидия задумалась.

Наконец она произнесла:

— Что ж, пожалуй, это неплохая идея. Мы будем петь в хоре?

— Отнюдь! Ты получила весьма ответственную роль. Ты будешь изображать Клитемнестру!..

— Я?…

— Представь, да. И чтобы быть к тебе поближе, я сговорился сыграть роль Ореста. Мне давно хотелось сбросить годы, которые разделяют нас с тобою, и вот теперь это станет возможно на сцене. Ты будешь мачехой, а я — твоим пасынком. По-моему, удачная идея, достойная моего таланта!..

Пракситель был доволен собой, как маленький ребенок, и Лидия против воли рассмеялась.

Ее вдруг обрадовала эта возможность хотя бы на несколько часов разрушить стены своей добровольной темницы и вновь оказаться в гуще людей, услыхать множество голосов, увидать с детства знакомые лица.

Под тяжелой актерской маской, на высоких котурнах, облаченная в сценическое одеяние, она будет неузнаваема.

Личина жестокой и властной Клитемнестры как нельзя более подходит теперь для нее.

— Когда же это все случится? — пылко поинтересовалась Лидия.

— Очень, очень скоро, — лукаво улыбнулся Пракситель. — Пока же тебе придется заняться самостоятельными репетициями. Я сказал, что тебе нездоровится и ты будешь разучивать роль дома…

— Замечательно! И никто не возражал?…

— Попробовали бы!.. Мое слово здесь значит много. — Он до краев наполнил винную чашу и одним махом осушил ее. — Через неделю ко мне в мастерскую должны пожаловать богатые горожане, которые заказывали для театра статую Аполлона. А я покажу им Артемиду. Они будут полными олухами, если не согласятся на замену! А если работа будет принята без изменений, в ночь, когда в небе будет стоять полная луна, и состоится празднество.

С этого дня затворническая жизнь Лидии вновь обрела смысл.

Просыпаясь с первыми лучами солнца, она усаживалась перед начищенным медным диском и внимательно вглядывалась в собственное отражение.

Она пыталась отыскать в своем бледном, с большими сверкающими глазами лице черты властной и хищной царицы.

Она высоко подымала вверх волосы, сразу решив, что прическа Клитемнестры должна напоминать виноградную лозу.