Ирина Зарубина - Частный сыск

Она расхаживала взад-вперед по мастерской, принимая величавые позы.

Она заворачивалась в длинный белоснежный плащ и училась распахивать его так, чтобы полы взлетали вверх, будто сильные крылья.

— Наверное, я должна была родиться актрисой, — проговорила однажды Лидия, когда, устав от забот, она сидела рядом с Праксителем, рассеянно пощипывая тяжелую кисть винограда. — Каждый человек рождается для чего-то. Ты родился, чтобы из мертвого камня высекать живые фигуры. Рыбак, который продает рыбу на рынке, — для того, чтобы каждое утро выходить на лодке в море и опускать в глубину свою сеть. Молочница — чтобы доить глупых коз. Кто мне скажет: для чего появилась на свет я?… Жизнь моя оказалась бессмысленной, и теперь я думаю, что боги совершили ошибку, когда выпустили меня из материнской утробы.

— Никогда не говори так, — резко возразил Пракситель. — Боги не совершают ошибок. Они сильны и справедливы. Кстати, — словно невзначай прибавил он, — знаешь ли ты, что некоторое время назад в скалистом проливе, находящемся по ту сторону моря, затонуло судно, которое отчалило от берегов этого острова?… Я слышал эту историю на рынке. На судне находился странный пассажир — бедно одетый, с опухшим от пьянства лицом, он никогда не выпускал из рук тяжелую старинную амфору. Матросы гадали, что в ней могло быть, однако ни один так и не смог заглянуть в загадочный сосуд. Так вот, — продолжал скульптор, словно не замечая, как напряглось тело молодой женщины, прислушивавшейся к его рассказу, — как-то ранним утром, когда мореплаватели уже приближались к берегам Эллады, откуда ни возьмись налетел штормовой ветер и разбил днище судна о рифы. Началась паника. Матросы стали привязывать себя к обломкам мачт, надеясь, что волны все-таки вынесут их тела на спасительный берег. Они уговаривали и своего пассажира последовать их примеру.

Для этого ему необходимо было выпустить из рук злополучную амфору. Однако он оставался непреклонен, наотрез отказавшись следовать мудрому совету. Одной рукой он сжимал сосуд, а другой кое-как пытался привязать себя к обломку мачты. В этот момент судно вторично швырнуло на камни, доски затрещали — и все было кончено. Один из матросов увидел, как бедняга барахтался в холодной воде, крепко обхватив свою амфору. Его со всего маху ударило о торчащую из воды скалу, и амфора лопнула, а из нее посыпались золотые монеты. С криком отчаянья пассажир пытался поймать их, но монеты проваливались сквозь пальцы и шли на морское дно. Ненадежно связанные узлы распустились, и странный богач исчез в морской пучине вместе со своим несметным сокровищем. Он погиб, а обломки мачт с телами мореплавателей выбросило на берег, где их и спасли местные жители.

— Почему ты мне рассказываешь это? — с видимым усилием произнесла Лидия.

Скульптор поглядел на молодую женщину своими проницательными, стального цвета глазами.

— Потому, — сказал он, — что эта история имеет к тебе самое прямое отношение… как я понимаю. Ты ведь знаешь, что это был за человек и каким образом в его руки попала амфора, наполненная золотыми монетами, верно?…

Лидия не ответила.

Перед ее мысленным взором вдруг возникло темное, ночное небо с россыпью звезд. Она вспомнила, как звучали глухие удары лопат о землю, как сыпалась земля на труп заколотого предателя и стоявшую рядом, на расстоянии протянутой руки, узкую амфору, из-за содержимого которой распрощался с жизнью наивный молодой воришка.

Боги не лгут.

— Ты отомщена, Лидия, — сказал Пракситель, — а настоящий преступник смертью искупил свой грех. Ты родилась на свет не для того, чтобы брать на себя чужую вину. У тебя другая миссия. Там, в мастерской, стоит сейчас скульптура, которой, быть может, будут восхищаться люди спустя сотни лет.

И у этой скульптуры твое тело, твои глаза, твоя грация и твоя печаль. Представь: сотни лет спустя твой двойник будет глядеть на мир вечно молодыми глазами. Разве для этого не стоило прожить свою жизнь, скажи?…

Лидия пожала плечами. Ее мысли были теперь далеко отсюда. Вздохнув, она положила голову на колени Праксителя, думая о другом, прежнем.

Она осознавала, что напасти уходят и скоро, очень скоро ее ждет важное, а может, и главное событие в жизни.

Пракситель заканчивает свою работу… Он уедет с острова навсегда…

Лидия не сомневалась, что хмурый бородатый силач возьмет ее с собою.

Она увидит другие страны и сотрет из памяти печальные воспоминания.

Она начнет новую, полную света и счастья жизнь. Она довольно настрадалась за последние годы. Впереди теперь будет только хорошее.

Колька Бакин был способным художником-авангардистом, а еще одним из тех друзей, которые в повседневной жизни вроде как незаметны, их даже порой забываешь поздравить с днем рождения, но когда с тобой что-то случается, они, бросая все свои дела, несутся к тебе с другого края земли в любое время дня и ночи. Просто чтобы утешить, поддержать.

И хоть у самого Бакина в жизни все складывалось не лучшим образом (мало того что творческая депрессия затянулась, так у жены вдруг обнаружили какую-то опасную болезнь, и она уже месяц не вставала с постели), он с распростертыми объятиями встретил Виктора Клюева в своей крошечной однокомнатной квартире.

Они сидели на кухне и неторопливо уговаривали бутылку, которую Виктор захватил с собой. За душещипательными разговорами время бежало незаметно. Вернее, в основном говорил только Клюев, а Бакин внимательно слушал, все прекрасно понимая и сочувствуя, и периодически давал житейские советы, которые каждый раз попадали в самую точку.

— Не вздумай, дурак!.. — Лишь однажды он повысил голос, когда Виктор заявил, что к жене больше- ни ногой. — Ты не прав, разберись сначала, а уж потом спускай собак на Наташку. Ты понял? Это твоя семья. Самое дорогое, что у тебя есть.

Клюеву было хорошо и спокойно рядом со старым, закадычным другом, он готов был провести с Бакиным всю ночь, а может быть, и не одну — у него еще оставались какие-то деньги на спиртное. Но из комнаты часто доносились тихие всхлипы, и Колька вскакивал, наливал в стакан кипяченую воду из графинчика, бежал к жене, возвращаясь на кухню озабоченным и хмурым…

Дольше оставаться было неудобно. И Бакин не уговаривал Виктора переночевать у него, лишь беспомощно разводил руками, мол, сам видишь, что творится…

«Кто еще кого должен был утешать, — думал Клюев, на прощание крепко пожимая Колькину руку. — Битый небитого везет…»

Был третий час. В ясном небе зависли большие низкие звезды.

На улице подморозило градусов под двадцать, но Виктор изнывал от жары. Сорвав с шеи шерстяной шарф, он, пошатываясь, поспешил к метро и удивился, что оно уже закрылось.