Александра Стрельникова - Ягодка опять

Саша, скинув с себя все до нитки, укладывается под одеяло и блаженно вздыхает. После сует нос в подушку.

— Здесь все пахнет тобой.

В очередной раз смутившись, предлагаю перестелить белье. Но он отказывается, сказав при этом только одно слово:

— Балда…

Проверяю Даньку. Глазки у него уже совсем сонные. Еще пять минут и заснет. Оставляю бессменно горящий ночник и ухожу на кухню. Надо доубрать со стола и во второй раз загрузить посудомойку. После в душ и… И что? В моей кровати спит совершенно чужой мне человек. Очень любимый, несмотря ни на что, но по-прежнему совершенно чужой… Ладно, все это — лирика. Не ложиться же мне на коротковатом диванчике в гостиной! Так что надо задвинуть внезапно возникшую неловкость куда подальше и потихонечку, чтобы никого не ровен час не разбудить, забраться под одея-я-яло…

Вроде, получилось. Но как только я осторожненько поворачиваюсь на бок, спиной к спящему в моей кровати мужчине, он тут же протягивает руку, обхватывает меня за талию и придвигает к себе. Сначала утыкается мне носом в затылок, потом ощупывает мою ночную рубашку. Новую. Ни разу не одеванную…

— Ты любишь спать в одежде?

Отвечаю честно:

— Терпеть не могу.

— Тогда для чего напялила эту штуку?

— Тебя стесняюсь.

— Все-таки ты балда…

Берется за меня и как-то очень ловко выпутывает из моего ночного одеяния. Потом устраивает поудобнее и наконец-то вроде бы угоманивается. В тишине и неподвижности проходит по-моему целых секунд тридцать, может быть даже сорок. Потом:

— Черт. Черт! Черт!!

Смеюсь. Объяснять мне ничего не надо — он прижал меня к себе достаточно тесно, чтобы причина этих его тройных чертей была мне совершено ясна. Как видно, не все части его длинного поджарого тела готовы перейти ко сну. Некоторые, напротив, предпочитают начать действовать.

— Надь, ну что такое? Все через пень колоду. Думал: приду, скажу тебе, что хотел, а уже потом…

— Скажи сейчас.

— Ты что? — даже пугается. — Не-ет. Нет! Давай, говорить мы будем утром, а кое-что другое сделаем уже сейчас.

— Концепция в очередной раз поменялась?

— Ага.

Не могу сказать, что мне эти перемены неприятны…

Утром меня будит оглодавший Данька. Саша в ответ на его похрюкивание только ворчит что-то маловразумительное и засовывает голову под подушку. Кормлю сына, тепло укутываю и укладываю досыпать в коляску, которую выкатываю на балкон. Здесь, на свежем воздухе, он должен поспать подольше… А мне что? Тоже идти досыпать? Или завтраком заняться? Нет, наверно уже больше не засну. Привычка рано вставать, как бы поздно я до этого не легла, въелась в меня очень основательно.

Иду на кухню. Что бы мне приготовить этакое — достойное первого завтрака с мужчиной моей мечты (по определению Севы Гарлицкого)? Или лучше об этом спросить его самого? Кто его знает?.. Поэтому просто завариваю кофе. Успеваю сделать один глоток, как Саша собственной персоной возникает на кухне. В одних трусах, недовольный и всклокоченный. «Облико морале» пытаются поддерживать только консервативные очки на носу.

— А еще есть?

— Кофе? Сейчас сварю…

— А давай я твой выпью, а ты себе еще сваришь? Он у тебя с сахаром?

— Нет.

Пододвигает к себе сахарницу и принимается перекладывать ее содержимое в мою теперь уже бывшую в чашку. Сбиваюсь со счета, когда он наконец-то успокаивается и, энергически перемешав получившуюся адскую смесь, делает большой глоток.

— Круто.

Смеюсь. Нахаленок…

— Что на завтрак будешь?

— Ничего. Я по утрам есть вообще не могу. А вот часа через два — слона слопаю, если дашь.

— Ну тогда может быть, наконец-то, поговорим?

Оглядывает себя и вдруг совершенно неожиданно для меня смущается. Даже странно. Что это с ним?

— Нет. Подожди. Не в таком же виде.

В два глотка допивает кофе и отправляется в сторону ванной. Полощется там так долго, что боюсь вода в кране кончится. Возвращается одетым, причесанным, свежевыбритым. Красавец-мужчина! Подходит, пытается обнять…

— Подожди, Саш.

Замирает, отстранившись.

— Сначала все-таки поговорим.

Отходит.

— Ну… хорошо… А о чем ты хочешь говорить?

Усаживается на табуретку и принимается накладывать сахар уже во вторую чашку кофе, которую я сварила себе, пока он был в душе! Провожаю ее тоскливым взглядом, но он даже не замечает этого. Придется покупать турку в три раза больше… Если все у нас… Стоп. Хватит мечтать! Ничего ведь до сих пор не ясно с этим проклятущим мужиком!

— О чем говорить? О том, что произошло там, на Домбае, о твоих исчезновениях и появлениях, о твоем чертовом молчании и, наконец, о бегстве за границу моего бывшего мужа.

Отводит глаза так воровато, что понимаю — без него тут действительно не обошлось. Но, видимо, из всего мной перечисленного, именно этот пункт для него самый безболезненный. Потому как начинает с конца.

— Я и сам не понял, чего он так драпанул. Попросил просто немного пощупать его за мягкое подбрюшье. Чтобы жизнь медом не казалась. А он в бега подался.

— Значит, попросил…

— Ну Надь!

Смотрит умильно, но глаза смеются. Мальчишка. Великовозрастный мальчишка, облеченный колоссальной властью… Ладно. Проехали. В конце концов, не мне быть недовольной тем, что Игоря наконец-то крепко щелкнули по носу. Чувствую себя отомщенной. Хотя, наверно, месть оказалось слишком масштабной… С другой стороны, если так резво кинулся бежать, может, совесть-то у него действительно не чиста?..

— А что до последних событий, завершение которых ты наблюдала на Домбае, то спрашивай. Я отвечу на все твои вопросы, Надь. Обещаю.

— Ты даже не представляешь себе, что я пережила. Из-за Даньки, из-за тебя…

— Так было надо.

Черт! И этот туда же!

— Но почему? Зачем?..

— Этой истории уже много лет. Моя жена… Бывшая жена… — смотрит со значением и продолжает. — Я бы действительно развелся с ней уже давно, если бы…

— Если бы не гора трупов…

— Надь, ну ты-то не такая дура, как Наташка. Это она вбила себе в голову, что если уничтожит вокруг меня всех женщин, то я навек останусь с ней. Чушь. Я оставался с ней совсем по другой причине.

— Из-за чувства вины?

— Поняла, да?

Киваю и, чтобы спрятать от него лицо, отворачиваюсь к плите и принимаюсь варить еще одну порцию кофе. А заодно ставлю на огонь большую сковородку. Я, в отличие от моего любовника, есть уже очень хочу.

— После той аварии, когда она чуть не умерла — врачи чудом вытащили, я себе места не находил. Как гляну на нее… Или на Димку, бедолагу. Я был тогда очень усталым — ехали издалека. Не заснул за рулем, нет, но если бы не эта чертова усталость, наверно, мог бы среагировать быстрее, резче и адекватнее. А так тот камазист, которого Наташка при тебе упоминала, нашу машину просто в узел завязал.