Ефим Друц - Волки

Ба! Какая картина: раскинувшись, словно на полотне Тициана, у самого входа в кафе лежит молодая «дама», девушка лет шестнадцати, с божественной фигурой. Отдыхает. То ли пьяная, то ли «колотая». Полюбуемся и пойдем дальше.

Митя даже и теперь — в полуяви-полубреду — рассмеялся. Ведь тогда у него замелькали мысли: «А может, разбудить? Простудится…» Проклятый инстинкт самосохранения подсказывал: «Будить не надо, себе же больше хлопот». Митя не сдавался: «Ну, пошлет куда-нибудь подальше. И что?» Раньше бы разбудил, и накормил, и к себе привел… Нет, туда нельзя, там — другая, хотя и насквозь лживая, но все же, пока еще своя… Проклятое слово «пока»! Есть в нем что-то от предчувствия.

«Нет, будить никого не надо, потом сам себя проклянешь за собственный кретинизм. Нетрудно догадаться о последствиях своего дурацкого милосердия…»

Из окон кафе высовываются холеные рожи с маленькими глазками, пристально оглядывающими прохожих. Акульи глазки! Глаза хищников, выходящих за добычей.

Но вот, слава Богу, вестибюль метро. Здесь — уже картины модернистского толка: квадраты, кубы, мешки, коляски. И все это вопреки законам композиции, в самых невероятных сочетаниях и построениях. Миром правит постмодернизм. Он опустился на бытовой уровень и стал достоянием всех. Глобальная катастрофа без вмешательства природы. Люди сами выбрали себе идеологию. И пусть никто не разбирается в ней — что ж, не страшно, всегда найдется тот, кто сумеет объяснить. Такое уже бывало в истории, и не раз. Правда, потом приходилось раскаиваться за позднее прозрение.

В метро разыгрывается представление, которое поставил великий режиссер — время. И актеры не профессионалы, а любители, но какие! Любой профессионал позавидует…

— Подайте, господа-граждане, умирающему!.. — Умирающий скучающе зевает и отворачивается. Не подают. Не верят. Привыкли.

— Ребенок тяжело болен, собираю на операцию!

— Есть хочу! Нечего есть! — И тут же жует колбасу высшего сорта.

Нехотя бросают мелочь и спешат дальше — некогда. Можно опоздать — не достать чего-нибудь подешевле, чтобы продать подороже, можно бросить мелочишку, хотя и знаешь, что просящий заведомо лжет.

— Мы проездом, у нас все деньги украли на вокзале…

Ложь! Ложь! Ложь! Кругом — потоки лжи.

Вдоль стен стоят торговцы, продают то, что в магазинах намного дороже. Бизнес по-русски!..

Откуда же взялся этот привкус на губах? Иногда мелькает какая-то догадка, но разве можно сосредоточиться в хаосе? Внешне мир стал иным, но разве что-нибудь изменилось со времени распятия Иисуса Христа? Ведь сколько бы ни твердили о скачке цивилизации, человеческие мозги остались такими же, как и тысячи лет назад.

Человечество ждет глобальная катастрофа, и совсем не потому, что на земле, как говорят специалисты, становится все больше и больше людей, а им не хватает белка, питьевой воды и т. д. и т. п… Все дело в более прозаических вещах: людям просто не хватает мозгов, и они абсолютно не заботятся о собственном выживании!..

«Да, — подумал Митя, — все было совсем недавно, и я их убил, но ведь они лгали. Два самых близких человека лгали, тому, кто любил их больше всего на свете… Что же было дальше? Совершив привычный круговорот, я вернулся «на круги своя», в свою «пещеру», где все-таки начиналась совсем иная жизнь, где можно и успокоиться ненадолго, и, если проклятое изобретение — телефон позволит, поразмышлять о том движении в пустоту, куда все так отчаянно и не разбирая дороги стремятся. Тяга к самоубийству свойственна человеку. Это известно из медицины. И — понятно. Наглядевшись на паскудную жизнь, хочется поскорее закончить с ней счеты.

Помню, внимание привлек листок, прикрепленный к стене. На нем неровными буквами были написаны какие-то вполне обычные слова. Я стал отчаянно вспоминать, когда и почему здесь появился этот листок… На рисунке рядом с текстом был изображен замок, висящий так, словно он закрывал смысл написанного и не допускал к нему посторонних.

Так или иначе, но эта надпись заставила меня задуматься: что же, в конце концов, происходит? И почему это я так безудержно доверяю тем, кто мне лжет? Люди — удивительные актеры, хотя большинство из них специально не обучались этому мастерству. Жизнь научила их. И все вокруг превратилось в сцену, на которой знакомые и незнакомые персонажи разыгрывают старые и новые пьесы. В большинстве своем — это заезженный материал, хотя время от времени возникают оригинальные повороты: там, где должен был быть счастливый финал, появляется злодейка-смерть, а то, что заведомо должно кончиться плачевно, завершается свадьбой с танцами и парадной пальбой в честь победителя. В одну из таких пьес затащили и меня, заставив делать то, что при других обстоятельствах я бы никогда даже и не посмел. Жизнь — насилие, результат твоего непротивления. От лени или по какой другой причине, но результат все тот же. И только горький привкус на губах — свидетельство того, что ты еще жив…

Потом я увидел, что кончились сигареты… Был в магазине, встретил приятеля, долго говорил с ним и все время порывался уйти домой, а он не отпускал, словно знал, что дома меня ждет что-то из ряда вон выходящее. Откуда он мог знать?

Потом я вернулся и увидел их: они лежали на моей тахте и занимались тем, что люди называют любовью. Господи, они даже дверь не закрыли, будто им было наплевать на меня, будто это и не мой дом. Тогда-то меня и охватило безумие…»

Митя очнулся, кто-то звал его по имени. Возле дивана стоял Бамбай.

— Отдохнул, морэ?

— Вздремнул немного, — ответил Митя.

— Снилось что? Стонал ты.

— Так, ерунда всякая, прошлое…

— Ладно, — то ли попросил, то ли приказал Бамбай, — пойдешь с нами, проветриться тебе надо.

— Послушай, — неожиданно сказал Митя, — а кличка у тебя есть?

— Что? — переспросил Бамбай.

— Ну, кликуха, как у всех цыган?

— И это ты знаешь? Пауком меня кличут…

Бамбай криво усмехнулся. И было в этой усмешке что-то такое, что действительно напомнило Мите паука.

— Раз уж ты попал к нам, — как бы размышлял вслух Бамбай, — наверно, это угодно Дэвле.

— Кто это — Дэвла? — поинтересовался Митя.

— С цыганами связался, а не знаешь, — покачал головой Бамбай, — Бог это наш!

— Я в своей жизни ни с кем не связывался, не так ты говоришь. Просто судьба так повернула, а может, это крест мой?

Пока они разговаривали, в квартире появился еще один человек. Это был Гога, тот самый Гога, который и сказал когда-то Мите, что цыгане не выдают тех, кто приходит к ним искать защиты. Гога и не подозревал, что в соседней комнате находится человек, которому он спас жизнь. Казалось, цыгане неторопливо выпивают, изредка перекидываясь словами. Но так могло показаться только чужим, своим же сразу становилось ясно: назревает конфликт.