Ефим Друц - Волки

Женщина недоверчиво поглядела на меня, но я настояла на своем, и мы вышли в кухню. Я спросила, что она будет есть, и цыганка впервые заговорила. Голос ее был мягким. Черные кудрявые волосы были кое-как уложены и спрятаны под платок желтого цвета. Было ей лет двадцать, или около того, а может, немного побольше. Цыганка попросила борща. Я налила ей большую тарелку, положила сметаны, дала хлеба, и она стала есть. Было видно, что она очень голодна.

Я смотрела на нее и чувствовала: с ней что-то произошло, какая-то тайна у нее. И еще я вдруг поняла, что и меня захватит эта тайна, и, как ни странно, это не пугало. Я спросила цыганку:

«Скажи, милая, откуда ты?»

Она показала глазами на гору Басковскую. Тогда я догадалась: там их табор.

После завтрака цыганка вдруг решила раскинуть мне карты. Я в ответ тоже решила ей погадать, и, мы рассмеялись. Потом я решила взглянуть на цыганенка, подошла к нему, перепеленала, вымыла и одела во все сухое. Удивительно, но ребенок смотрел на меня с благодарностью. Это меня поразило. Такой осмысленный взгляд, а ведь ребенку не больше двух месяцев. Это была девочка. И вдруг я увидела на голове малышки крест. Цыганка заметила мой взгляд и хотела сразу же уйти, но я ее удержала. Мы почему-то смотрели на Басковскую гору: я — с любопытством, а она — со страхом и тоской.

«Послушай, — сказала я неожиданно, — а не можешь ты мне погадать не за деньги, а по-настоящему, по-вашему, по-цыгански?»

«Не побоишься судьбы?» — спросила она.

«Чего мне бояться, жизнь моя только в моих детях, о любви я больше не мечтаю да и не верю в эту самую любовь».

«Хорошо, — сказала она, — только не сегодня, а когда полночь будет, тогда и карты правду скажут. А зовут меня — Ружа».

Так мы познакомились…

— Говори еще, — попросил Митя, но женщина вдруг замолчала… Пауза длилась недолго. Словно очнувшись, женщина подняла голову, взглянула на Митю и спросила:

— Тебя ищут, что ли? Ты скрываешься?

Митя зло и настороженно взглянул на нее, но женщина не испугалась:

— Да ты не бойся, мне все равно, я тебя не выдам! Я сразу поняла, что с тобой неладное. Не хочешь говорить — не надо.

— Ты вот что, — сказал Митя, — о моих проблемах забудь. А цыганку эту, про которую ты говорила мне, я знал. Ружу эту. Может, и расскажу как-нибудь, если в гостях долго пробуду.

— Знал Ружу? — обрадовалась женщина. — Надо же, вот это судьба! Ты не серчай на меня, но я тебе так скажу: тоска в душе твоей, а отчего — я пока понять не могу.

— Зачем тебе это? — ответил Митя. — Живи своей жизнью.

— Но мы же с тобой пересеклись, — сказала женщина, — значит, и ты — часть моей жизни? Или я — временное пристанище?

Она замолчала, а Митя вспомнил…

…Трудно усидеть дома, когда гудит за окнами праздничная толпа. Ведь и самому хочется принять участие в празднике. И не мешать людям, а затеряться в толпе.

Пестрые павлиньи хвосты взлетающих и падающих ракет рассыпались над мостами и утонули в темной реке. Плыл людской водоворот. Митя устал от уличного шума и укрылся в кинотеатре «Ударник». Маленький оркестр играл популярную мелодию. На эстраде пела пожилая женщина:

Контрабасистка стояла в отдалении от других музыкантов и, опустив голову, мерно дергала струны. Огромный контрабас послушно отзывался на каждое ее движение. Мите очень хотелось, чтобы девушка посмотрела на него, и, словно подвластная его воле, она поднимала глаза, и взгляд ее скользил по рядам.

Митя решил дождаться девушку. Идти в зал и смотреть кино все равно не хотелось. Концерт скоро окончился — встал со своего места длинный и сухой, как жердь, пианист, вслед за ним поднялись другие музыканты. Они собрали ноты и ушли за сцену.

Прошло еще немного времени, и музыканты начали выходить в фойе. Погасли огни, зрители ушли в зал, а Митя все ждал контрабасистку у ступенек эстрады. И вот она появилась. Рядом с ней шел пианист и нес контрабас. Они негромко разговаривали. Митя сделал шаг к ним навстречу:

— Я ждал вас, — сказал Митя, не глядя на пианиста.

— Видишь, — улыбнулась она пианисту, — он меня ждал, ну что ж, пошли…

И они втроем двинулись к выходу из кинотеатра. А Митя почему-то думал о художнике Чюрлёнисе, который пробовал писать музыку на холсте. Художник был уверен, что существует цветомузыка.

Город крутил цветные карусели, и фонтаны брызг рассыпались по сторонам. Все было наполнено музыкой и светом. Они шли по затихающему полночному городу. Электрическое море бесновалось на площадях, заливая их потоками света. Постепенно, одна за другой, гасли щитовые рекламы на торцах домов, и здания превращались в черные крепости. Митя шел рядом с контрабасисткой и молчал.

— Что ж вы молчите, ведь вы меня ждали? — сказала она.

— Я потом, ладно? — ответил Митя.

— Когда потом? — возмутился пианист. — Говори, что надо, и уходи.

«Однако он даже тактичен», — подумал. Митя.

— Видите ли, — начал Митя, обращаясь скорее к самому себе, — видите ли…

И почему-то заговорил о том, что она, наверное, играет в серьезном оркестре, а не только халтурит по вечерам в кинотеатре. Девушка внимательно слушала его, ее зеленые глаза не мигая смотрели на Митю.

— Вам просто не хочется быть одному или не повезло в чем-то?

— Каждому человеку когда-нибудь не везет, — на всякий случай слукавил Митя.

Они дошли до метро, и девушка обратилась к пианисту.

— Тебе пора, Гена, а то на метро не успеешь.

— Я на такси поеду…

— Тебе пора, Гена, — настойчиво повторила она и протянула ему руку.

— До свидания. Завтра увидимся.

— До свидания.

— До свидания, юноша, — насмешливо сказал пианист и, повернувшись, быстро пошел ко входу в метро.

Митя пожал плечами, поднял контрабас, который был прислонен к фонарному столбу, и они двинулись дальше. Обогнув здание гостиницы «Москва», вышли на залитую светом улицу Горького.

— Значит, я вам понравилась? — спросила она.

Митя попытался заговорить о музыке, но она прервала его:

— Не надо. Меня Ритой зовут. А вас как зовут, незнакомец?

Контрабас измучил Митю, и он без конца перекладывал его из одной руки в другую. А Рита, не обращая внимания на его страдания, болтала о всякой чепухе.

— Осталось совсем немного, я живу неподалеку, снимаю комнату…

И вот они поднялись по гулкой лестнице. На потолке лепились резные амуры и психеи. Они как будто разглядывали их и ехидно улыбались… Рита достала ключ и открыла дверь квартиры. Они попали в длинный полутемный коридор огромной московской коммуналки.

— Осторожней, не загреми, разбудишь соседей, здесь народу уйма!

Митя старался продвигаться по возможности тихо, но все-таки налетел на какие-то ведра. Раздался грохот.