Айрис Мердок - Лучше не бывает

– Я расскажу тебе, о чем оно. Я просто не хочу, чтобы ты прикасалась к этой мерзости.

– Я не такая уж слабая! – сказала Кейт. Она выхватила письмо и встала, потом отошла с ним за садовую скамейку.

Дьюкейн мрачно смотрел на нее, а потом наклонился и закрыл лицо руками. Он замер в этой позе, выражавшей отчаянье и отстраненность.

Кейт вдруг очень заволновалась. Она колебалась, держа письмо в руках, но ее любопытство оказалось сильнее. Она открыла его.

Внутри было два вложения. На первом было написано:

Дорогая мадам.

Зная Ваши нежные чувства к мистеру Джону Дьюкейну, предполагаю, Вам будет интересно познакомиться со следующим письмом.

Преданный Вам

Внутри лежал еще конверт, адресованный Дьюкейну, Кейт вытащила письмо:

Мой любимый, мой любимый, мой Джон, это мое обычное ежедневное послание, в котором я хочу сказать, что люблю тебя до самозабвения. Ты был таким бесконечно милым вчера, после того как я была такая ужасная, и ты знаешь, как я невыразимо благодарна тебе за то, что ты остался. Я лежала потом на постели целый час и плакала – от благодарности. Разве мы сможем спрятаться от нашей любви? Хочу уверять тебя в моей любви каждый день. Конечно, у нас есть будущее.

Кейт посмотрела на дату. Она была потрясена, как будто ее ударили в живот со всего размаху чем-то тяжелым. Она схватилась за спинку скамейки, сделала движение, будто хочет сесть, но потом отошла и села на траву, закрыв лицо руками.

– Ну? – спросил Дьюкейн спустя некоторое время.

Кейт ответила слабым голосом:

– Теперь я понимаю, что ты имел в виду под «чувственным впечатлением».

– Прости, – сказал Дьюкейн. Он казался спокойным теперь, разве только очень усталым. – Мне особенно нечего больше сказать. Ты была уверена, что оно не может повредить нашим отношениям, и могу только надеяться, что так оно и есть.

– Но ты сказал, что это относится к прошлому…

– И это верно. У меня нет сейчас романа с этой девушкой, хотя, по письму судя, можно подумать, что он еще существует. Я перестал быть ее любовником два года назад, но имел глупость продолжать видеться с ней.

Кейт сказала не своим голосом:

– Но, разумеется, ты можешь видеться с кем хочешь. Ты знаешь, что я тебя ничем не связываю. И как бы я могла? Я только немного удивлена, что ты вроде как… ввел меня в заблуждение…

– Лгал тебе. Да. – Дьюкейн встал. Он сказал: – Думаю, мне лучше сейчас уйти. Ты должна переварить это, Кейт, если сможешь. Я вел себя неверно и в каком-то смысле обманывал тебя. Я имею в виду, что утверждал, будто я ни с кем не связан, а это письмо говорит о том, что это не так. Я виноват.

– Ты не вернешься сейчас в Лондон?

– Нет, не думаю.

– О Джон, что же происходит?

– Ничего, пожалуй.

– Можешь ты наконец объясниться?

– Я устал от объяснений, Кейт. Я устал от себя самого.

Он быстро ушел, пройдя через отверстие в изгороди.

Стоя на коленях, Кейт медленно собирала рассыпанные письма и складывала их обратно в испанскую корзинку. Слезы текли с ее залитых солнцем щек на сено. Птица в лесу неуверенно и гулко крикнула: ку-ку, ку-ку.

– Сегодня будет представление, – объявил Пирс всем, кто слышал его.

Воскресный обед закончился. Дьюкейн, Мэри и Тео сидели за столом и курили. Кейт и Октавиен, тихо о чем-то говоря, сели на софу. Пола и близнецы ушли на лужайку, где близнецы сейчас играли в «Бобровый городок». Барбара сидела у окна, читая «Сельскую жизнь». Пирс в балетной позе стоял у кухонной двери.

– Что за представление? – спросила Мэри.

– Страшное и ужасное.

Барбара не отрывалась от чтения.

– Ты уже сделал нечто страшное и ужасное, – сказал Дьюкейн. – Думаю, ты доволен началом своей преступной карьеры.

– Страшное – для тебя или для кого-то еще? – спросил Тео заинтересованно.

– Подождите, и все увидите.

– О, как ты надоедлив, – сказала Барбара.

Она отшвырнула журнал и выбежала на переднюю лужайку. Через минуту она уже смеялась вместе с близнецами.

Пирс сел у окна и сделал вид, что читает «Сельскую жизнь». Он покраснел, и казалось, он сейчас расплачется. Трое за столом быстро заговорили о чем-то. Через минуту Мэри встала и что-то тихо сказала Пирсу, так что никто не слышал, и он покачал головой. Она вышла в кухню. Дьюкейн отложил сигарету и последовал за ней. Ему было невыносимо тяжело находиться рядом с Кейт и Октавиеном.

– Могу я вам помочь, Мэри? Вы ведь не собираетесь мыть посуду?

– Нет, Кейзи помоет. Она сейчас пошла в огород посмотреть, нет ли артишоков к ужину. В этом году все быстро созревает. Я собираюсь отнести немного малины Вилли.

– Можно я с вами?

– Да, конечно.

Она не хочет, чтобы я шел с ней, подумал он. Что ж, я только дойду до коттеджа. Куда мне деваться?

Темный бархатный запах малины повис над кухонным столом. Мэри накрыла корзину белой салфеткой, они вышли через заднюю дверь и пошли по каменистой дорожке почти по границе травы. Было очень жарко. Большие оранжевые мохнатые пчелы трудолюбиво шумели над цветками львиного зева. Стайка щеглов, искавшая семена у подножия кирпичной стены, вспорхнула, ища убежища в широких светлых листьях катальпы.

– Только посмотрите, сколько сорняков! Видно, садовник в отпуске. Нужно мне самой прополоть. Кейзи это ненавидит.

– Я прополю.

– Не говорите глупостей, Джон. Вы здесь на отдыхе. Кейт упадет в обморок, если увидит вас за прополкой. А вам не жарко в этой рубахе?

– Нет, мне нравятся потные ванны.

– Я бы хотела, чтобы вы поговорили с Пирсом.

– Вы имеете в виду?…

– Скажите ему, чтобы он прикусил язык. Он только раздражает Барбару и всех нас. Я знаю, это трудно, но он должен понять, как обстоит дело, и смириться. Я уговариваю его уехать и погостить немного у Пембер-Смитов. У них даже есть яхта!

– Если вы не можете уговорить, мне это вряд ли удастся.

– Я не авторитет для него, а вы – авторитет. Вы должны строго поговорить с ним. С тех пор как вы ударили его, он стал обожать вас! Я вам говорила, что так будет.

– Ладно, я попробую.

– Слава богу. И хорошо бы с Полой вы тоже поговорили. Она чем-то ужасно потрясена, и она не хочет мне рассказать, в чем дело, хотя я настойчиво расспрашивала ее, а вам она расскажет. Она вас ужасно любит, и у нее вы тоже пользуетесь авторитетом, да и у всех нас. Попробуйте поговорить с ней серьезно, в чем же все-таки дело.

– Я ее очень люблю, – сказал Дьюкейн. – Думаю, что я…

– Хорошо. И не принимайте отказа. Вы великолепны, Джон. Я на вас абсолютно полагаюсь. Не знаю, что бы мы делали без вас.

– О господи, – прошептал Дьюкейн.

Письмо Джессики произвело неожиданный эффект – оно по-новому сплотило Кейт и Октавиена, по-новому, по крайней мере, для Дьюкейна. Он никогда не ревновал ее физически к Октавиену, а сейчас начал. Он не сомневался, что она рассказала о его неверности и что они обсуждали это. Конечно, Октавиен отмолчался. Он расхаживал по дому, загадочно улыбаясь, и еще больше напоминал толстого золотого Будду. Кейт избегала оставаться с Дьюкейном наедине. У него было впечатление, что она запуталась в своих чувствах. Возможно, она бы обрадовалась его попытке, отчаянной попытке объяснить, объясниться, закутать паутиной слов и эмоций эту несчастную новость. Но Дьюкейн не мог ни решиться уехать в Лондон, ни поговорить с Кейт. Он чувствовал, что не должен объясняться с ней, но не понимал почему. Он знал, что его нежелание объясняться сейчас, как и неспособность объясниться сразу, делало эту историю с письмом более серьезной и мрачной, чем она была на самом деле.