Айрис Мердок - Лучше не бывает

Эрик

Дьюкейн посмотрел на Полу. Ее лицо преобразилось. Оно как будто расширилось, глаза и рот широко открылись, и он понял, что она смеется. Ее лицо, освободившись от сковывавшей его маски, расслабилось и сияло. Так как она все хохотала и хохотала, Дьюкейн тоже засмеялся, и они стали смеяться вместе, раскачиваясь и кидая пеструю гальку в сторону моря.

Наконец Пола подобрала письмо, упавшее между ними, и разорвала его на мелкие кусочки. Она рассыпала их над своей головой.

– Смотрите, как можно расправиться с пугалом.

– Теперь я понимаю, что вы имели в виду, говоря об абсурдности, – сказал Дьюкейн.

– С Эриком на кораблях всегда что-то происходит!

– Добрая, милая Анжелика, благослови ее Господь. Мне кажется, он убедил себя в том, что я умоляла его вернуться!

– Пола, у вас теперь все снова прекрасно, – сказал Дьюкейн, прикасаясь к подолу ее желтого платья.

– Да, Джон. Не знаю, как вас благодарить…

– Вы ведь не жалеете о том, что рассказали мне, а?

– Нет-нет. Я по-другому на все взглянула. По-другому…

Дьюкейн довольно неловко встал. Он надел пиджак, поднял воротник рубашки и пригладил волосы. Он мог видеть сейчас Барбару и близнецов, бегущих вдоль берега к ним.

Вдруг он спросил:

– Пола, вы все еще любите Бирана?

– Да, – ответила она, ни секунды не колеблясь. Помолчав, она сказала: – Но, конечно, уже не…

– Что такое? В чем дело? Посмотрите на детей. Барби, что такое?

– Пирс. Он уплыл в пещеру Гуннара и сказал, что останется там до отлива, и он так и сделает, я знаю, он так и сделает!

Внутри пещеры было необыкновенно тихо. Пирс, плывя брассом, делал длинные беззвучные гребки, заставляя свое тело скользить, как рыба в воде, и делая как можно меньше усилий. На нем были легкий свитер и брюки, шерстяные носки и резиновые ботинки. Водонепроницаемый электрический фонарик лежал в кармане брюк, привязанный веревочкой. У него с собой были и часы, тоже водонепроницаемые. Он еще никогда не забирался так глубоко в пещеру; дневной свет, светивший из-под темной дуги входа, стал смутным. Он едва различал равномерные движения своих слегка фосфоресцирующих рук, нарушавших темное спокойствие воды. Кругом ничего нельзя было различить.

Намерение Пирса остаться в пещере на время прилива стало в период его созревания настоящим наваждением, его невозможно было объяснить рационально. Конечно, оно было связано с Барбарой, но вернее сказать, что идея пещеры поглотила идею Барбары. Большая черная стрела указывала путь в эту магнетическую тьму. Унижение, пренебрежение и отчаянье смешались в сгусток желания, целью которого была уже не Барбара. То, что это испытание может закончиться смертью, больше всего притягивало его. Но гипотеза реальной смерти была даже несущественной для него. Концепция смерти росла в уме Пирса, она расширялась, сияла странно ослепительным блеском, и она перестала быть только физической возможностью или утешением, но стала высшим объектом любви.

Далекий свет от входа в пещеру совсем исчез, и Пирс скользнул теперь в черную безвидную сферу. Он продолжал плыть и, оглянувшись, увидел какой-то намек на свет, но уже не видно было низкой белой дуги дневного света. Он, должно быть, повернул за угол внутри пещеры. Он пошарил в кармане, нашел фонарь и, стряхнув с него воду, включил его. Луч света был длинным и мощным, но казалось, что воздух превратился в пыльную субстанцию, мешавшую распространению света. Пирс высветил верх пещеры, где-то высоко над ним, и стены, круто уходившие в воду, украшенные коричневыми водорослями, как будто мерцающими ожерельями. Пещера была приблизительно двадцать ярдов шириной. Направив фонарь наверх, Пирс сделал несколько гребков назад, и черта дневного света неожиданно материализовалась в темноте слева от него, похожая на длинное беловатое зерно, показавшееся у него над головой совсем близко. Он как будто потрогал его. В то же самое время движущееся пятно от фонаря над ним исчезло.

Пирс пошарил в воде и крепче схватил фонарь. Он принялся светить на все кругом. Здесь своды пещеры были значительно выше, и он понял, что находится в месте разделения пещеры. Здесь она превращалась в две небольшие пещерки одного, на вид, размера, одна вела налево, а другая, по которой он только что плыл, – направо. Это открытие слегка обеспокоило Пирса. Он представлял себе совсем другое: в его воображении она не раздваивалась и шла выше в скалу, где превращалась в сухое, полное воздуха помещение, возможно полное сокровищ. Дело было не в сокровищах и даже не в сухости и воздухе. Это последнее убежище могло оказаться дырой или трещиной, где прилив в конце концов соприкасался с крышей и топил забравшегося туда, как мышь в ловушке. Но вот чего не предвидел Пирс – возможности выбора. Идея выбора напомнила ему об идее жизни, о будущем, и тут он почувствовал страх в первый раз.

Пирс высветил фонариком свод первой пещеры, слева от него. Она была примерно на двадцать пять футов выше уровня моря и вся заросла водорослями. Он повернул фонарик направо. Здесь тоже все было покрыто водорослями, но она была чуть выше. Какая из них выведет его наверх? Он решил, так как все было непонятно, отдаться на волю случая, который привел его к правой пещерке. Он выключил фонарь и поплыл. Пятно дневного света исчезло.

Теперь он плыл медленно, стараясь определять направление и ощущая близость стен чем-то вроде внутреннего радара. Он чувствовал, что справится. Но темнота обескураживала его. Она стала еще гуще и ощутимей, она давила на него, как шляпа черного гриба. Ему казалось, что стоит поднять руку – и тьма сломает ее. Дыханье стало коротким и быстрым. Он нащупал ногами дно и встал, чтобы нормализовать дыхание. Вода внутри пещеры казалась теплее, чем в море, просто необычайно теплой, и он не чувствовал ни усталости, ни озноба. Он опять включил фонарь, освещая путь, уже пройденный им, и то, что было впереди.

Прямо перед ним пещера раздваивалась опять. Еще один выбор. Пирсу пришло в голову – если я и не утону, то могу просто заблудиться в этом жутком лабиринте и никогда не найду пути назад. Или когда прилив спадет, мне будет легче найти путь? Он не был уверен. Он медленно поплыл вперед и увидел тонкую линию света в пещере, что была впереди. Свет фонаря стал узким и неровным, тьма поглощала его. Теперь он видел еще меньше. Его глаза совершенно не приспособились к этому плотному грибовидному мраку. Здесь уходящий налево канал как будто бы слегка расширялся, и его мокрый, в водорослях, свод казался выше. Пирс медленно вплыл туда. Он подумал: сначала направо, а потом налево. Нужно запоминать путь. Сначала вправо и потом – влево.