Эбигейл Джонсон - Даже если я упаду

– Послушай. – Хит поднимает руку, накрывая ладонью мою нижнюю скулу. – Это не мы. Это никогда не были мы, ясно? Возможно, кому-то трудно это принять, но преступление совершила не ты. – Он проводит большим пальцем по моей щеке. – Я ошибался. Я был такой идиот, когда обращался с тобой как с виновной.

Мягко, хотя мне хочется сделать прямо противоположное, я отнимаю его ладонь от своего лица, провожая ее взглядом, только чтобы не смотреть на Хита.

– А что, если я… – У меня перехватывает горло, и больно говорить. – Что, если я нашла то, что причинит тебе еще больше боли? Должна ли я тебе рассказать? Или лучше защищать и тебя от правды? – Я все еще держу его за руку, поэтому чувствую, как напрягаются сухожилия, хотя его лицо остается бесстрастным.

– Нет ничего, что могло бы причинить мне больше боли.

Но он ошибается. Он так ошибается.

– Моя младшая сестра… она была там той ночью, пряталась в лесу. Она… – мой голос срывается, – она все видела. Драки не было. Кэл… он пришел сказать моему брату, что уезжает, попросить прощения. Джейсон сделал вид, будто готов принять его извинения, чтобы Кэл подошел достаточно близко… – Я не могу рассказать остальное. И не должна этого делать.

Хит хватается за голову свободной рукой.

– Она… – Кажется, будто с губ Хита слетает больше воздуха, чем звуков. – Она слышала, говорил ли он что-нибудь перед самой смертью?

– Он ничего не сказал. – Слезы наворачиваются на глаза и у меня, и у него, когда наши взгляды встречаются. – Я все знаю, знаю, что он сделал, но все равно он мой брат, и я всегда буду любить его и ненавидеть то, что он совершил. И я понимаю, это означает, что ты и я… – Я качаю головой. – Хит, мне так… – Я не успеваю сказать « жаль», прежде чем Хит заключает меня в объятия.

– Нет, – говорит он, и я чувствую, как его губы скользят по изгибу моей шеи. – Мне не нужны твои извинения. Мне просто нужна ты.

Может, на нас и смотрят люди, может быть, шепчутся и ахают. А может, скользят по льду мимо, не замечая нас или не проявляя к нам интереса. Единственное, что я знаю, это то, что Хит все еще держит меня за руку, когда я знакомлю его со своей сестрой.

И ни на миг не отпускает мою руку.

Это я нерешительно топчусь на крыльце, когда мы с Лорой возвращаемся домой после того, как высаживаем Мэгги и прощаемся – не знаю, надолго ли – с Хитом. Лора останавливается на верхней ступеньке, оглядываясь на меня, чтобы увидеть, что я даже не ступила на первую.

– Брук. – Мое имя звучит не вопросом. Она знает, почему я колеблюсь, но все равно подталкивает меня. – Больше никаких секретов.

Это то, что мы пообещали друг другу по дороге домой. Хит был моим последним секретом, и она восприняла эту новость гораздо лучше, чем я ожидала. В этом смысле я безмерно благодарна Хиту, который отнесся к ней чрезвычайно тепло даже после того, что я ему рассказала. Немалая заслуга принадлежит и Мэгги. Она посвятила Лору в подробности того, как мы с Хитом влюбились друг в друга; как странно и совсем не странно, что мы перешли от отношений, навязанных нам братьями – полных гнева с его стороны и чувства вины с моей, – к отношениям, созданным нами самими. Конечно, эти отношения вряд ли встретят понимание у нашего маленького городка и его сельских окраин. И еще неизвестно, как это нам аукнется. Мы с Хитом не говорили о том, как наши семьи отнесутся к тому, что мы вместе, но я знаю, что он прав; преступление – не наших рук дело, и никто, не говоря уже о наших родных, не вправе наказывать кого-либо из нас так, будто мы преступники.

Я не рассчитываю на легкий разговор с родителями, и не только о Хите, но, когда Лора протягивает мне руку, хватаюсь за нее.

Из подвала не доносится жужжание станков, когда мы заходим в дом. Думаю, папины усилия отвлечь маму исчерпаны, или он так же, как она, жаждет послушать, как прошла моя встреча с Джейсоном.

Они вместе сидят за обеденным столом – вдвоем, без дяди Майка, – и папа встает, когда видит нас. Я не совсем уверена, что Лора готова участвовать в этом разговоре – со мной или без меня, – и я не могу ее заставить. Я отпускаю ее руку и подхожу к столу, испытывая невероятное облегчение, когда Лора следует за мной, а не спешит вверх по лестнице.

Мама, с кружкой в руках, смотрит на нас. Она ничего не говорит, но ее пальцы так впиваются в кружку и мышцы рук так напряжены, что я всерьез опасаюсь за керамику. Папа, должно быть, разделяет мое беспокойство, потому что забирает у мамы кружку и заменяет ее своей гораздо менее хрупкой рукой, снова присаживаясь рядом с ней.

Больше никаких заминок, так что отступать некуда.

– Он в порядке, мам, Джейсон в порядке.

Она все так же зверски сжимает папину руку, и костяшки пальцев по-прежнему белые.

– И Брук тоже, – доносится голос Лоры справа от меня.

Только, и только тогда, мама ослабляет хватку. Наблюдая за ее реакцией, я чувствую, как вокруг моего сердца разжимаются невидимые тиски, которые – до меня лишь сейчас это доходит – медленно и все туже стягивали его со дня ареста Джейсона. Я сглатываю внезапно подступивший к горлу ком. Я всегда знала, что мама любит меня, и понимала, что беда с Джейсоном потребует от нее большего внимания, поглотит ее сердце, и без того наполненное болью. Я никогда не думала, что меня это возмущает или слегка обижает, но, оказывается, так оно и было. Мне приходилось быть сильной, держаться стойко, когда все остальные давали слабину. Я не могла себе позволить ни упасть, ни дрогнуть, ни спрятаться в свою скорлупу. Это я должна была подниматься по утрам в субботу и ездить в тюрьму – не всегда потому, что хотела увидеть брата, просто потому, что не могла отпустить маму одну. Сегодня я возвращалась домой, думая, что ее волнует лишь Джейсон – все ли с ним в порядке, собираюсь ли я и дальше навещать его, чтобы, по ее мнению, ему по-прежнему было хорошо.

Я никак не думала, что в ее сердце осталось место для заботы обо мне.

Мама резко отодвигает стул, выбегает из-за стола и бросается ко мне. Я рассыпаюсь, когда она обвивает меня руками.

И я обнимаю ее в ответ, осознавая, что, хотя ее любовь и внимание, возможно, чересчур устремлены к Джейсону, меня они никогда не обходили стороной и я никогда не буду обделена ими. Никто не умеет рыдать так, как моя мама, но сегодня я обыгрываю ее вчистую. Чудовищная правда заставляла маму прятаться в гараже, чтобы дать волю слезам, рыдать в душевой кабинке и плакать в подушку по ночам в постели с мужем. И это не только то, что сделал Джейсон. Это то, что в результате мы все делали в этом году – прятались, игнорировали и притворялись. Впрочем, сейчас мне так хорошо в маминых объятиях, и я почти готова к тому, что произойдет дальше. Потому что все должно измениться. Мы с Лорой уже встали на путь перемен, и боль куда более терпима, когда мы несем ее вместе.