Валерий Махов - Сезон мести

Будучи человеком, верящим только в купюры с портретами президентов США, Лазарь тем не менее регулярно посещал синагогу и все культурно-массовые мероприятия своей общины. Он не знал Тору, как и не знал моральный кодекс строителя коммунизма или устав КП два С. Он вообще очень осторожно и недоверчиво относился к любым учениям и догмам. По-настоящему его занимали только две страсти — женщины и рыбалка. И еще он был заядлым коллекционером.

Предварительно всучив председателю профсоюза довольно плотный конверт, Лазарь быстро провел собрание трудового коллектива, пообещал создателям балыков и фарша больший доступ к готовой продукции и уехал из зловонных цехов на свежий и так высоко ценимый им воздух.

Близкий друг Лазаря судмедэксперт Сашка Мухин попросил его приехать на квартиру недавно убитого коллекционера Борисова, чтобы помочь ментам разобраться с остатками коллекции.

Лазарь не хотел влезать в то, что не касалось его напрямую, но это был случай особый. Во-первых, Мухин был его другом, а друзьям не отказывают. А во-вторых, он близко знал старика Борисова и многие картины из его коллекции были ему интересны. Кстати, от имени Мухина ему позвонила такая милая, судя по голосу, киска, что его рыжая, давно не глаженная шерсть вздыбилась, как в давние, почти забытые годы. Если бы юность давала, если бы старость брала…

К удивлению Лазаря, дверь ему открыл майор Дубцов, который был явно чем-то озабочен. Он рассеянно поздоровался с ним и попросил осмотреть картины.

С самого начала осмотра Лазарю показалось, что все на месте, но при более тщательном осмотре он заметил, что не хватает небольшого пейзажа Клода Моне. Это был, пожалуй, самый ценный экземпляр коллекции Борисова. И вообще, у Лазаря возникла мысль, что письма, бумаги, фотографии были разбросаны специально, чтобы создать видимость похищения, а на самом деле искали нечто иное.

Шмидт, хорошо знавший Борисова, был уверен, что денег, по крайней мере больших, тот дома не держал. Лазарь поделился с Дубцовым своими сведениями о коллекции, подписал протокол, быстро составленный еще молодым, но уже лысым следователем прокуратуры, и, уже уходя, спросил у Дубцова, а где та сотрудница, с которой он разговаривал по телефону. Дубцов успокоил Лазаря Исаевича, сказав, что шансов у него ровно столько же, сколько у прокуратуры, чтобы быстро раскрыть это убийство. И посоветовал не забивать себе голову несбыточными фантазиями, а ехать на работу и следить за тем, чтобы качество туалетной бумаги, попадавшей в колбасный фарш, соответствовало ГОСТу, а количество не превышало нормы.

Лазарь передал привет Мухину, глубоко вздохнул то ли в память о Борисове, то ли о своей судьбе, Тунгусским метеоритом летящей с неба, и уехал на работу.

Если человек — это тайна, то любовь — великое таинство. Чувство, никем не понятое до конца, необъяснимое, загадочное, мучительное, но тем не менее прекрасное.

Несчастная любовь заканчивается трагедией, а счастливая — простой привычкой.

Владлен Натанович Курилко был большим грешником. Тяжесть совершенного им в молодости преступления все последующие за этим годы давила на него, мешая жить.

Все в его жизни было как-то нескладно. Внешняя, глянцевая ее сторона была примером для подражания, а внутренняя — сплошным черным омутом. Побывав несколько раз в браке, он так и не встретил ту единственную, от которой хотелось бы загореться и полыхать, погаснув в один день. Успешный ученый, известный меценат, богатый человек, коллекционер, ценитель великого и изящного, он был привлекательной партией для соискательниц своего круга. Но среди многих, с кем он засыпал, не было ни одной, с кем бы ему хотелось просыпаться. Кот по кличке Суп и попугай по кличке Марик — вот два существа, к которым он был по-настоящему привязан. Это был очень странный треугольник, где все по-своему любили друг друга.

Владлен Натанович нюхал кокаин, поскольку был абсолютно равнодушен к спиртному и не признавал других способов расслабления. В белом загадочном порошке, доходившем до нас из далеких Колумбий и Боливий, он находил что-то мистическое, нездешнее. Во-первых, его привлекал так называемый управляемый кайф. Мужик в любую минуту должен был собраться и принять решение. Во-вторых, состояние абсолютного счастья, наступавшее после пары дорожек, было ни с чем не сравнимо и ни на что не похоже. Друзья-выпивохи, зная об этой его пагубной привычке, часто упрекали Владлена и жалели, обзывая наркоманом. Он не обижался, ибо не ведали они, что творили. Вначале он пытался объяснить им, что алкоголь — это тоже наркотик, так как вызывает зависимость и разрушает организм. И музыка любимая, и женщина любимая тоже наркотики, потому что без них не можешь. И когда они исчезают, начинается «кумар», «ломка» и так далее. Но друзья над ним смеялись и продолжали пить водку, а он их жалел и продолжал нюхать, ибо был немыслимо счастлив в этот момент. Даже в самом слове «кокаин» ему чудился мистический смысл. Он расшифровал в нем имя первого брата, пролившего первую ложь и первую кровь на Земле.

И вдруг в это воскресенье, выехав на работу по срочному вызову, он, кажется, влюбился. А как еще можно назвать то состояние необычайного волнения и легкости при виде изумительно красивой женщины, сопровождающей тело убитого накануне коллекционера? Она шла печальная, глядя невидящими глазами куда-то вглубь своего естества. Как будто ей были уже известны все тайны бытия и его окрестностей.

Господи, отведи чашу сию…

Владимир Ильич Ленин говорил, что социализм без почты и телеграфа — это пустой звук. Глядя в восемнадцатом году на страну, покрытую сетью электростанций согласно плану ГОЭЛРО, видя сто тысяч тракторов, вышедших в поля согласно программе коллективизации, он, к счастью, не мог предположить, что в недалеком будущем появится мобильная связь.

Менты ненавидели мобильные телефоны. С появлением этого вида связи выходные и отпуска превратились в нечто весьма условное. Начальство в любой момент, пользуясь этим иезуитским колокольчиком на шее рабов борьбы с преступностью, могло легко испохабить и выходные, и отпуск.

В воскресенье Кротов и судмедэксперт Мухин поехали на рыбалку, которую откладывали уже много раз. Погода была отличная. Утро раннее. Поклевка обещающая. Разговор мужской. Они выпили по первой и закинули удочки.

— Сань, а ты ведь хороший врач. К тому же у тебя был выбор. Почему экспертиза вместо частной практики?

— Понимаешь, Коля, столько микробов развелось, что жизни все равно не дадут. Не могу спокойно смотреть на криминальные трупы. Трупный запах, он ведь тоже разный. Когда человек умирает своей смертью, ну, к примеру, от старости, это одно дело. Все скорбно, печально, но торжественно, как-то спокойно. А когда жизнь забирают насильно, неожиданно, когда все рушится, летит в бездну и нет спасения и выхода, то это несправедливо. А я против любой несправедливости. Я ведь детдомовский, меня только в пятом классе усыновили. Не знаю, как в других домах было, разное слышал, а у нас директор Мария Ильинична блокадница была. Детдом был бедный. На праздники, под Новый год, когда сладости приносили, конфеты поровну делили. Я в детстве малокровием страдал, так воспитатели меня из своих домашних обедов подкармливали. А я все норовил в карманы спрятать, чтобы братву свою побаловать. Вот с малых лет и приучился все делить по справедливости. Не каждому по потребностям и от каждого по способности, а каждому по желанию и от каждого по возможности. Я за такую коммуну! Смотри, у тебя клюет!