Валерий Махов - Сезон мести

— Вадь, заткнись! Без тебя тошно.

— Тоша, а мне не тошно? — невольно скаламбурил Вадим.

От печальных мыслей Антона отвлек подошедший к нему пьяный Кротов.

— Считаешь, что я, бродяга с помойки, не понимаю тебя, профессорского сына, рожденного у теплого унитаза?

— Ну, во-первых, я уже профессорский сирота, а во-вторых, унитаз был не только с подогревом, а и со скоростным сливом.

— Не понял. Это позолоченная молодежь так шутит? Да ты с твоими широкими взглядами на профессию, с твоими детекторами лжи и прочими уродливыми гримасами прогнивших систем уже давно должен сидеть своей нежной задницей на сучковатом колу нашего правосудия. А слепая «провизорша», глухая и равнодушная к жизням и судьбам, должна вооружиться тупым мечом и свободной от аптекарских весов рукой делать обрезание твоим прогрессивным методам. Начитаетесь дурацких книжек, насмотритесь идиотских фильмов и думаете, что все будет по закону! Как твой друг Курилко без анестезии вскрытие не делает (чтобы душе не больно), так и ты, пока насильнику права не зачитаешь, наручники не достанешь.

— Крот, не нарывайся. Моя душа — не проходной двор и не привокзальный Дом колхозника. В ней нельзя гадить и остаться на одну ночь.

— Я тебе так скажу, товарищ будущий майор. Разница между нами — за век не обосрать. Ты думаешь, если система подотрется тобой или срыгнет в какой-нибудь Соликамский Белый Лебедь [6] Одна из колоний для пожизненных заключенных в России. , ты выживешь? Да зуб даю, ни хрена. Ты даже не сможешь стать жемчужиной какого-нибудь козлячьего гарема. А будешь честно и скромно тянуть нелегкую лямку рядового секс-раба, эдакого смазливого мальчика по ночным вызовам.

— Заткнись, урод.

— Что, сука, проняло? Как в зеркале отразилось? — громко, чтобы слышали другие, спросил Крот. — А что за вонь? Кто-то обдрыстал себе ляжки? — Ухмыльнувшись, он выразительно посмотрел на Антона.

В тот же миг Крот повалился на пол от удара и инстинктивно выхватил пистолет. Остальные бросились их разнимать.

— Это из-за вас, дуболомов старых, нас называют легавыми! Это вы привыкли бить человека, когда он в наручниках, и затягивать смирительную рубашку, пока горлом не пойдет кровь! Вы предпочитаете пользоваться старым добрым, а главное проверенным другом всех оперов — противогазом вместо непонятного и безболезненного детектора лжи! — истерично кричал Антон. — А я не хочу лягаться с беззащитными и безответными. Если дуэль не на равных, то это и не дуэль вовсе, а убийство.

— Да пошел ты.

— Деда благодари, что еще жив.

В дверях появился начрайотдела Потапов.

— Вы что, детки, в солярии перегрелись или в джакузи перекупались? — сердито закричал Потапов. — Ну-ка, смирно! Привести себя в порядок! И помните, если хотите и дальше со мной работать, что офицер милиции, даже лежа под образами — на столе ногами к двери, — не должен забывать, кто он и что он. Завтра в десять оба в моем кабинете. Антон, прими соболезнования. Кротов, прими поздравления — твой рапорт об увольнении подписан.

Потапов ушел, ни с кем не прощаясь, декламируя себе под нос:

— Тоша, давай проедемся, — предложил Вадим, беря под локоть Антона.

На стоянке у ресторана было много машин, и братья не сразу отыскали шестерку Антона.

— Забыл спросить, что у тебя с лицом?

— Утром брился с бодуна, — отмахнулся Антон.

— Утром брился, а кровь только сейчас пошла. Ты что, прибалт?

— Я приболт. Я только сейчас понимаю, что на каждый хитро привинченный болт есть не менее хитро закрученная гайка, — ответил Антон, открывая перед Вадимом дверь машины. — Садись.

— Ты про шайбу забыл, — сказал Вадим, отпустив условным знаком руки свою машину вместе с охраной, и с брезгливой опаской опустился на пассажирское сиденье «ВАЗа». — Ты уверен, что справишься с управлением? — недоверчиво спросил он брата.

— Не волнуйся, справлюсь. Есть вещи, которые я могу делать в любом состоянии — драться, стрелять, водить машину и кувыркаться на заднем сиденье мне под силу даже в третьей стадии алкогольного отравления.

— Тоша, нам нужно серьезно поговорить.

— А почему здесь, а не в твоем «БелАЗе»? Там места много и комфорт, как в «шаттле».

— Ни в ресторане, в присутствии посторонних, ни в моей машине это невозможно.

— Неужели есть темы важнее, чем смерть отца?

— Не важнее, а страшнее, Тоша. Поехали, по дороге все расскажу.

Антон завел двигатель. Внезапно двое нищих труболетов, собиравших бутылки на стоянке, подошли к отъезжающей машине, и один из них стал просить у Антона милостыню, а другой с той же просьбой обратился к Вадиму. Грязные, оборванные, разящие жутким перегаром и давно не мытым телом, «бывшие» люди производили довольно жалкое впечатление.

Вадим достал мелочь и не глядя бросил попрошайке. Но монеты выпали из неловких рук бомжа и рассыпались по тротуару. Антон, чтобы не рисковать, дал несколько бумажных купюр. Услышав в ответ массу благодарностей и дождавшись, пока счастливая и довольная команда соберет всю добычу, братья отъехали от ресторана.

— Не интригуй, Вадик, рассказывай.

— Если коротко, то и моей, и твоей жизни угрожает опасность…

Пока Вадим говорил, Антона не покидало чувство смутного беспокойства. На подсознательном, ментовском, уровне он испытывал какой-то дискомфорт. От мыслей, ворочавшихся на горошине жуткого сомнения, становилось тревожно.

И не рассказ Вадима беспокоил Антона, а какие-то другие, с ним лично происшедшие события. И вдруг Антон понял, что было не так!

Ногти! Ногти оборванца, покрытые бесцветным лаком, и хорошо ухоженные, хотя и грязные, руки. Небритые, вонючие, опустившиеся люди с маникюром — это абсурд…

И в этот момент раздался громкий хлопок. Сработало взрывное мини-устройство, закрепленное магнитами на правом верхнем рычаге шаровой опоры. Опора вылетела, машина, полностью потеряв управление, трижды перевернулась с крыши на колеса и встала набок.

Антон очнулся от тишины. Такая тишина, наверное, бывает ночью в одиночной камере. Привидится же такое, прости господи. Но через секунду осознав, что он находится в больнице, Антон вспомнил все. На его крик тут же прибежала медсестра.

— Вам нельзя вставать. У вас травма головы и тяжелейшее сотрясение мозга. И при этом вы счастливо отделались.

— Где Вадим? Что с братом?

— С ним все в порядке, он в реанимации, — слишком быстро и радостно для того, чтобы это было правдой, защебетала сестра.