Валерий Махов - Сезон мести

— Так вот, человек этот не фраер ушастый какой-нибудь, а уважаемый в городе мент. С деньгами и связями, но это пусть тебя не волнует. Это я беру на себя. Твоя задача — сделать так, чтобы он, завидуя мертвым, сам остался жив. Что молчишь? Задача выполнимая?

— Если честно, то проще несчастный случай и акт о списании. Контролеру — выговор, оперу — на вид, а нам — покой и порядок. А как фамилия?

— Чья?

— Ну, мента этого…

— Ах, мента! Голицын.

По кабинету разлилась такая густая и липкая тишина, что ее, казалось, можно было в три слоя намазать на пайку спецвыпечки, которую эти двое только что приготовили для Голицына.

Станция техобслуживания, куда по собственной инициативе решил заехать судмедэксперт Мухин, находилась рядом с мясокомбинатом. Директором мясокомбината был его близкий друг Шмидт Лазарь Исаевич, тоже коллекционер. Предварительно договорившись о том, что Лазарь познакомит его с хозяином СТО, Мухин тихо зашел в кабинет к Шмидту. Лазарь дремал за столом, свесив голову на грудь. Подойдя поближе, Мухин голосом Левитана произнес сакраментальное:

— Лазарь, встань!

Лазарь спросонку подхватился с места, опрокинув на себя остывший чай.

— Чтоб твоя мама не видела от тебя счастья! Чтоб твои дети выросли байстрюками! Чтоб все гои, с которыми ты пьешь водку, стали геями и таки все были активными! И чтоб я наконец-то открыл им глаза, что ты пассивный, причем в самом худшем смысле этого слова!

— Лазарь, я тоже тебя люблю, но прошу — останови этот Ниагар. Надеюсь, хозяин СТО твой соплеменник?

— Он такой же мой соплеменник, как скульптор Мухина — твоя мама. Но лучше бы он был евреем. Тогда я хотя бы понимал, почему этот шлемазел такой умный и практичный.

— Что ты имеешь в виду?

— Он еще спрашивает, что я имею в виду. Я уже давно ничего не имею. Если бы я еще имел что-нибудь ввести, то не спал бы в этом вонючем кабинете, а бегал бы, подобрав нижние манжеты на этих штучных брюках, и направо и налево делал бы всем непристойные предложения!!!

— Ликуй, Исаич! Мне с твоей исторической родины прислали лекарство от старости, виагра называется. Я тебя угощу.

— И шо, помогает?

— Будешь как солдат первого года службы, охраняющий женскую баню.

— А сколько нужно для счастья?

— «Достаточно одной таблетки». Но давай поговорим за СТО.

— Ах да! Павел Владимирович Мирославский — это фигура. Он знает все не только про двигатели внутреннего, но и внешнего сгорания. Маслом, которое он льет в мотор после отработки, можно поливать форшмак. Он поставил своим работягам автомат с кофе, так тот автомат только ему одному наливает норму, остальным сплошной недолив.

— Ладно, Лазарь, договорись, чтобы он меня принял и выслушал.

— Ой, не морочь мои бейцы, он уже час как тебя ждет.

— Так что я здесь делаю этот час?

— Этот час я морочу твои.

— Тогда я побежал. До завтра.

— Завтра меня не будет, я еду на рыбалку.

— Зачем?

— Все никак не поймаю золотую рыбку.

— Шоб зафаршировать? — кривляясь, спросил Мухин.

— Не, шоб выполнила три желания.

— А какие, если не секрет?

— Во-первых, чтобы того, что было с нами много лет назад, никогда не было.

— А во-вторых? — Мухин побледнел.

— Во-вторых, чтобы все еврейские мальчики рождались уже обрезанными.

— А это зачем?

— Им в жизни и так будет столько горя и боли, шо хоть от этого я их избавлю.

— Опасаюсь спросить про третье…

— Третье как раз самое простое. Шоб в Москве, на ВДНХ, возле фонтана Дружбы народов, на огромном пьедестале памятника «Рабочий и колхозница» работы скульптора Мухиной вместо никому не нужных фигур стояли бы наш ребе Мойша Соскович и герой Украины Роман Шухевич. И шоб в руках у них вместо эмблемы «смерть и голод», то есть «серп и молот», была бы большая надпись: «Все люди — братья».

На СТО «Мистер Хеппи Энд» все механики были злые и неулыбчивые и походили на наспех переодетых в комбинезоны разбойников с большой и очень разбитой дороги. Хозяин, моложавый симпатичный блондин, вопросительно посмотрел на Мухина.

— Я к вам, Павел Владимирович, и вот по какому делу, — изрек тот голосом Швондера.

— Я знаю, мне уже раз восемь звонил Лазарь. Дело в том, что напротив нас находится большая металлобаза, где утилизируют не поддающийся восстановлению хлам. Ну а я, естественно, покупаю эти бывшие машины и делаю свой маленький гешефт, — ответил Мирославский.

— Павел Владимирович, как вы думаете, что послужило причиной аварии и почему машину так быстро отправили на переплавку?

— На первый вопрос отвечу так: небольшое взрывное устройство, элегантно закрепленное магнитами на правый верхний рычаг. Устройство управлялось по радио, и, очевидно, убийца ехал сзади на небольшом расстоянии. Все рассчитав, он в нужный момент нажал на кнопку. Ну а почему так быстро на переплавку, то не будьте ребенком. Почему сомнительные криминальные трупы не хоронят, а кремируют? Я ответил на ваши вопросы?

— В полном объеме. Павел Владимирович, а вы не могли бы…

— Нет, не могу! При всем уважении… У меня двое детей и активная жизненная позиция. Поэтому никаких справок и официальных заявлений. Всего вам доброго.

«Стакан» автозака был тесным и темным. Машина медленно объезжала городские суды, подбирая несчастных и очень несчастных. В «стакане», с перевязанной головой, согнутый в три изгиба, сидел Голицын. Он был в состоянии, близком к помешательству. За последние несколько дней жизнь его круто изменилась. Потеря отца, авария, неопределенность с братом и, наконец, внезапный арест. Все это требовало серьезных размышлений и глубокого анализа. Из соседнего «стакана» раздался осторожный голос:

— Эй, сосед, ты тоже «обиженный»?

Антон моментально собрался, потому что вдруг отчетливо понял, что чья-то злая и могучая воля приготовила ему нечто очень страшное. Слабость и боль ушли моментально, как только он реально осознал, что уже одной ногой в капкане и рассчитывать может только на себя.

— Слышь, ты, урод. Это ты обиженный, а я твой обидчик. И завали хлебало, пока при памяти!

Конвоиры, сидящие напротив, удивленно посмотрели на Антона, и даже в общем пространстве «воронка», где ехали остальные, все стихло. Лишь один раз до Антона донесся чей-то шепот:

— Наверное, авторитета с нами везут, братва.

Так в тишине и тяжелых раздумьях приехали на Прохладную Гору, в СИЗО номер один. И когда за «воронком» в так называемом «конверте» закрылись ворота, Антон окончательно успокоился и четко понял, что выхода всего два — либо свобода, либо погост. А поскольку по ГОСТу ему было всего тридцать, он решил побороться. Сразу же, как только всех зэков выгрузили из «воронка», Антона увели в одиночную камеру. Он присел на узкую скамейку, подальше от вонючей параши, прислонился к бугристой стене и начал анализировать ситуацию. Через некоторое время маленькое окошко в двери, кормушка, приоткрылось и чья-то невидимая рука бросила пачку сигарет и спички. Антон немедленно закурил, и у него закружилась голова — от кайфа и счастья. Не успел он и пять минут побыть счастливым, как загремели засовы и пожилой вертухай повел Антона в новую жизнь.