Любовь Юнина - Происшествие

— Здесь и зацепиться не за что. Случайно, что ли?

— Случайно ничего не бывает, — важно сказал Петров, — тут одного алкаша привезли в вытрезвитель. На бульваре валялся, а у него целый карман пакетиков с димедролом. Ну с аптекой и сопоставили.

— Ин-те-ресно, — задумчиво проговорила Ефросинья Викентьевна, — интересно… У кого дело-то? Я посмотреть хочу на этого типа.

Вскоре тоненькое дело по обвинению Лютикова в ограблении аптеки было уже на столе у Ефросиньи Викентьевны.

Гражданин Лютиков, которому шел тридцать первый год, по профессии слесарь, утверждал, что не имеет ни малейшего представления, как к нему попали лекарства, намекая даже, что не исключено, что ему их подложили в вытрезвителе. Однако в ночь, когда была ограблена аптека, дома не ночевал, а объяснить, где был в это время, не мог. А сторожиха из аптеки утверждала, что грабивший был значительно ниже ростом.

Никаким боком не подходил Ефросинье Викентьевне этот Лютиков. Договорившись с кем следовало, Ефросинья Викентьевна поехала в тюрьму.

В кабинет к ней вошел рослый детина, с лицом, когда-то, возможно, красивым, но сейчас оно было отечно, в красных прожилках, лицо спившегося человека. Какая-то смутная жалость шевельнулась у нее в сердце, жалость к уничтожающему самого себя человеку.

— Лютиков? — спросила Ефросинья Викентьевна.

Он кивнул.

— Садитесь. Были в аптеке?

— Не был. Чего я там забыл? Кабы там водка была, а то таблетки, — он фыркнул.

— А если б водка?

— Если б водка — другой разговор. Когда душа горит, на что не пойдешь, — уклончиво ответил Лютиков. — А то таблетки. Их от кашля дают.

— Откуда вы знаете, что от кашля?

— Дочка маленькая болела, ей покупали такие.

— Где же сейчас дочка?

— А где? С женой…

— В разводе вы?

— Не так чтобы, — неопределенно ответил Лютиков.

— А на что вы живете? Вас ведь с работы месяц назад за прогул уволили.

— Зарабатываю. В магазине иной раз что погружу. Угощают… — он несколько приосанился.

— Угощают? — удивилась Ефросинья Викентьевна и вдруг увидела, что в глазах у Лютикова мелькает какое-то беспокойство. — Кто же вас может угощать?

— Да нет, я так, к слову сказал.

«Врет, — подумала Ефросинья Викентьевна, — но зачем?»

— А в вытрезвитель вас откуда подобрали?

— Не помню, — смутился почему-то Лютиков.

— Я напомню: из Миусского сквера…

— Может быть… У вас закурить не найдется, гражданин следователь?

— Не курю… А на что вы пили?

Лютиков помолчал, что-то соображая.

— Пятерка вроде у меня была…

— Откуда?

— Заработал.

— Что же пили?

— Красненькое. Портвейн то есть.

— А что же не водку?

— Да после семи это было.

— В каком магазине вино брали?

— На улице Готвальда.

— Воскресенье ведь было.

— Ну и что?

— А в воскресенье в этом районе магазины выходные. Может, на Новослободской брали?

— Во-во, на Новослободской, — обрадовался Лютиков.

Ефросинья Викентьевна видела, что чего-то он темнит с этой выпивкой в воскресенье, есть здесь что-то опасное для него, но что?

— Вот, — вдруг заключил Лютиков, — а таблетки мне ни к чему. И ни в какую аптеку я не лазил…

И вдруг Ефросинья Викентьевна сообразила, почему Лютиков так темнит с этой выпивкой: есть кто-то, кто видел таблетки, до того как он попал в вытрезвитель.

Ефросинья Викентьевна вышла на улицу и направилась было к метро, как вдруг осененная внезапной догадкой, остановилась и, повернувшись, пошла в другую сторону. Потом она свернула в переулок, в одном из дворов подошла к косенькому флигельку, давно просящемуся на слом, но стоявшему здесь потому, что этот ветхий домишко принадлежит на правах личной собственности одной древней гражданке и, главное, никому не мешал. Ефросинья Викентьевна нажала кнопку звонка и тут же услышала грозный лай собак. Потом в двери отодвинули занавесочку глазка, потом дверь отворилась, и на пороге Ефросинья Викентьевна увидела кругленькую, как шарик, старушку в белом платочке на голове с хитрыми черными глазками.

— И-и, гость какой, — тоненьким голоском почти пропела старушка, — проходи, Ефросинья Викентьевна.

— Здравствуйте, Раиса Андреевна. А волкодавы ваши не тяпнут меня?

— Входи-входи. Это своя, голубчики, — сказала она двум здоровенным овчаркам.

Те как по команде сели, не сводя глаз с хозяйки. «Ну и бабка, — весело подумала Ефросинья Викентьевна, — нарочно не придумаешь».

Раиса Андреевна работала уборщицей подъездов в соседнем доме. А раньше лифтершей в доме, где жила Ефросинья Викентьевна. Случалось, что она промышляла продажей водки после семи вечера, но всегда выходила сухой из воды. И овчарок завела, чтоб какой пьяный не обидел ее ненароком.

— Чайку попьешь? — спросила Раиса Андреевна Кузьмичеву.

— Не откажусь. Только времени мало, полчаса всего.

— Горяченький, только-только заварила. — Раиса Андреевна суетливо ставила на стол чашки, вазочки с баранками и вареньем.

— Когда же в новый дом-то переедете?

— Какой уж мне новый дом. Мой новый дом там, — и она потопала ногами об пол. — В могилу пора. И от собак этих аллергия замучила. Только димедролом и спасаюсь.

— Сонная от него небось все время бываете?

— Зачем же? Я с умом. По полтаблеточки.

— Вы Игоря Лютикова знаете, Раиса Андреевна? Из дома двадцать?

— Это лобастенький такой? Ну знаю. А что он?

— Давно видели его?

— Не, недавно. С неделю назад. Димедрола мне две пачки принес.

— Просили?

— Да нет, все знают, что я без димедрола не могу.

— Выпить просил?

— Не-е. Ну что вы…

— Пьяный?

— Нет, трезвый. Ну не шибко трезвый, но и не пьяный. — Она запуталась в этих определениях, но Ефросинья Викентьевна поняла: Лютиков протрезвел, но нуждался в опохмелке. Вот он со своей пятеркой и пришел к старухе за чекушкой. Пытать же Раису Андреевну, поила она или не поила, было бесполезно: во всех вопросах, которые касались ее подпольного шинка, старуха была тверже стали.

Проходя по коридору Ефросинья Викентьевна увидела, что у дверей ее кабинета сидит Ольга Пузырева, которую она вызвала на допрос на три часа. Однако та пришла на полчаса раньше. «Волнуется», — подумала Ефросинья Викентьевна. Но приглашать сразу не стала, тем более что ей надо было проинструктировать Валю Петрова, который улетал в Архангельск, чтоб обстоятельно изучить, что из себя представлял инженер Николай Николаевич Варфоломеев.

Из допроса Ольги Пузыревой Ефросинья Викентьевна не узнала ничего нового. В сущности, она повторила слово в слово все то, что рассказала ее бабушка. Она, по ее словам, ничего не знала о коробочке с драгоценностями, которые Варвара Ивановна прятала в шкафу. Было похоже, что она увидела их впервые вместе с Ефросиньей Викентьевной. Ольга ей не понравилась, было в ней что-то угодливо-льстивое, может быть, эта манера выработалась в процессе общения с клиентами.