Анна Данилова - Стану рыжей и мертвой, как ты

— И тогда я закричала… Непроизвольно! Знаешь, вот так… А-а-а-а… Думаю, у меня кожу с горла сорвало, когда я так заорала… Если бы не это, может, я нашла бы способ как-то ударить его, у меня было время найти корягу, да и обрушить ее на его голову. Тем более он стоял в такой позе, копаясь в бардачке машины, что мне нетрудно было его прибить. Но мой крик сделал это невозможным. Бандит этот выбрался из машины, обернувшись на крик, и увидел меня. Бросился ко мне. И вот, что было потом, я почти не помню… Я бежала так, что не чувствовала, как меня царапают ветки деревьев, я куда-то проваливалась, как-то перелезла через завалы старых сосен… Они казались мне раскаленными, потому что было больно рукам, ногам…

— Так ты убежала от него?! — Марина крепко прижалась ко мне, счастливая, вероятно, уже тем, что сохранена моя жизнь, что я здесь, рядом, живая! Хотя слово «счастливая» — весьма условно. Она вцепилась в меня, как в оживший призрак, сама еще не до конца осознавая, что мне удалось выжить.

— Да, мне повезло. Я убежала, провалилась в какую-то яму, спряталась там в кустах… Он огромный и неповоротливый. Он может только резать своим острым ножом. Его фамилия Рокотов… — И я рассказала Марине о том, как спланировала встречу со следователем Дождевым, как заручилась его поддержкой, тем более что вся полиция ищет Рокота, убийцу-рецидивиста, бандита, который, вырвавшись на свободу, вырезает целые семьи.

— Где она теперь? Где ты ее оставила, в… морге? — мокрыми от слез губами прошептала Марина. — Мы должны теперь ее забрать, чтобы похоронить?

Вот и наступил тот момент, которого я боялась больше всего. Я окончательно растерялась, потому что именно тогда я вдруг поняла, что совершила преступление. И что теперь, рассказав всю правду, я могу потерять и Марину.

— Марина… Не знаю, как тебе и рассказать…

Я замолчала, отвернулась даже от нее. Сейчас она скажет мне, что я поступила бесчеловечно, что так нельзя, что это просто идиотизм!

— Ты похоронила ее в лесу, чтобы выдать себя за нее и не отдавать Улечку в Дом малютки? Я правильно поняла? — сухо, трагическим голосом спросила она, и я не сразу поняла, упрек ли это или выражение понимания.

Я лишь кивнула.

— Какая же ты…

Я зажмурилась.

— … сильная… Ты поэтому волосы покрасила?

Высокий худой лысоватый человек в черных потертых брюках и серой рубашке с закатанными рукавами вышел из здания краеведческого музея и, обливаясь потом, бросился по аллее прямо к пляжу, благо он находился всего в нескольких десятках метров от центральной улицы города Маркса.

Человека звали Василий Иванович Карташов, ему было за пятьдесят, он был холост, жил один и все свое свободное время посвящал изучению истории родного города. Некоторые считали его странным, несовременным, другие же уважали за то, что он сделал для города и музея.

Поговаривали, что он девственник и боится женщин, на самом деле он тихо и тайно сожительствовал со своей соседкой по подъезду, тридцатилетней одинокой Тамарой, медсестрой местной больницы, которая так же тихо и тайно от других жителей дома стирала ему белье в своей стиральной машине и подкармливала своего любовника щами да котлетами. Если бы у них спросили, зачем они скрывают свои отношения от окружающих, Тамара призналась бы, что ей стыдно, что у нее такой неинтересный с виду и безвкусно одетый мужчина, к тому же бедный, который на праздники дарит ей по три гвоздики, а на ужин может принести лишь двести граммов колбасы да полбутылки дешевого вина. Ну просто стыд! Сам же Карташов ответил бы, что стыдится своей связи с симпатичной и доброй белокурой красавицей Тамарой просто оттого, что ему неловко, что как это он, ученый человек с университетским образованием и занимающийся важным делом в музее, бегает по ночам к соседке.

И уж никто из них никогда бы не признался в том, что эта таинственность и желание скрыть свои отношения лишь распаляли обоих, возбуждали, делали их свидания чуть ли не любовными приключениями, преисполненными романтизма.

— Тома, ты дома? — в волнении говорил в трубку Карташов, одной рукой придерживая телефон возле уха, другой пытаясь расстегнуть душивший его тесный ворот рубашки.

— Да, Вася, дома. Говори, я одна. Что случилось?

У нее был такой сладкий, какой-то масленый голосок, что Карташов почувствовал волнение не только в душе. Его на мгновенье охватила приятная истома. Он закрыл глаза и, вспомнив раннее утро, теплую Тамару, постанывающую в его объятьях, усилием воли заставил себя отключить эту возбуждающую его картинку.

— Хотел с тобой посоветоваться. Но не по телефону. Думаю, что случилось что-то очень важное… Слушай, я тут, рядом с музеем, почти на пляже. Сейчас спущусь в речное кафе, закажу нам кофе, а ты бери такси и приезжай, хорошо? Такси я тебе оплачу.

— Еду!

Василий пошел по крутой широкой дороге, ведущей к волжскому заливу, переливающемуся на ярком солнце разными оттенками зеленого, спустился, сокращая путь, к еще пустынному в это утро пляжу, зная, что кафе уже открыто. И хотя отдыхающих еще не было, на кухне уже трудились повара — в этом кафе обедали и закусывали не только отдыхающие с пляжа, но и те, кто в летнее время продолжал работать в расположенных неподалеку медицинском и музыкальном училищах, в администрации, и все те, кто просто любил свежую жареную речную рыбу.

Тамара появилась в дверях кафе через полчаса. На ней было красное летнее платье, белые лодочки. В руках она держала красно-белую сумочку. Ее светлые волосы были забраны кверху, что делало ее еще моложе и привлекательнее.

— Что случилось, Вася? — спросила она, оглядывая безлюдную террасу, заставленную плетеными стульями и стеклянными столиками. За белыми перилами внизу плескалась темная вода, над которой нависли длинные ивовые зеленые косы. Волга, точнее, ее залив, сверкала на солнце так, что Тамара, бросив туда взгляд, прикрыла ладонью глаза.

— Помнишь, я говорил тебе, что вот уже несколько месяцев переписываюсь с одним человеком из Германии. Его зовут Петр Гринберг.

— Ну да, конечно, помню! Он же какой-то там правнук того самого Прозорова, хозяина усадьбы…

— Вот именно, Прозорова. Ты знаешь, я был единственным человеком во всем городе, да и области, которого интересовала эта усадьба, точнее, то, что от нее осталось. И мне ужасно хотелось, чтобы нашлись люди, которые смогли бы ее отреставрировать.

Тамара, которой эта тема казалась утопической, нереальной, тихонько вздохнула.

— Я знаю, ты говорила мне, что все это полный бред, что никто и никогда не пожелает вложить деньги в эту реставрацию, хотя я нашел целый альбом рисунков, на которых изображена эта усадьба, и если бы мы нашли такого мецената, то наш город получил бы огромный бонус в качестве совершенно уникального, я бы даже сказал, роскошного туристического объекта!