Анна Данилова - Стану рыжей и мертвой, как ты

— Страшно? — вдруг рассмеялась она. — Боишься?

— Ну… Не то чтобы боюсь… Но с тобой мне было бы лучше, интереснее. Глядишь, ты и сама заинтересовалась бы этой историей.

В кафе вошла группа нарядно одетых молодых женщин. Они, весело переговариваясь, подозвали официанта и попросили его сдвинуть два столика, чтобы расположиться всем вместе.

— Это из бухгалтерии администрации, я знаю некоторых, — прошептала, стараясь не глядеть в их сторону, Тамара. — Пришли жареной рыбки поесть.

— Ну так что? — Василий продолжал держать ее за руку. — Поедешь со мной?

— А что мне за это будет?

— Мы с тобой найдем клад, разбогатеем и сможем отправиться путешествовать по миру! — Он улыбнулся своим нелепым фантазиям, понимая, насколько все это глупо прозвучало. Всю усадьбу давно обследовали, каждый камешек, каждый кирпич, каждую стену или балку. И никакого клада, конечно же, не нашли.

— Ну тогда ладно, я согласна. Все, мне пора домой. Через час за мной заедут в больницу.

Она поднялась, Василий проводил ее к выходу. Сам он решил остаться и пообедать. А заодно насладиться послевкусием от встречи с Тамарой. Она согласилась, согласилась составить ему компанию!

— Вот тебе пятьсот рублей, на такси там, помаду… — Он сунул ей в ладонь мятую купюру. — Если хочешь, я куплю сегодня курицу, и ты запечешь ее на ужин, а?

— Ну ладно… — Тамара клюнула его в щеку, совершенно забыв, что им положено скрываться, прятаться, шифроваться, и, покачивая бедрами, направилась в сторону стоянки такси.

Василий вернулся за стол, заказал себе жареных карасей в сметане и салат.

«Хорн, ну и Хорн… И как это ты упустил этот медальон?»

Он долго еще рассматривал присланный ему скупщиком снимок с медальоном.

А в голове его звучал голос из далекого прошлого, голос Андрея Липовского, человека, который когда-то ходил вот по этим же улицам, может, купался в этом заливе и даже ел карасей в сметане, выловленных в Волге, пил водку с Прозоровым, поглядывая на его супругу, Верочку, свою любовницу, и страдал из-за того, что даже его любовь не могла спасти Верочку от любви ее к своему мужу, от ревности к крепостной девке Ольке.

«…Чтобы повеселить тебя, ангелъ мой, отправляю я тебѣ со своимъ слугой Сашкой родную сестру Леды — Быстру. Она точная копія твоей Леды».

Разволновавшись, Василий заказал себе пятьдесят граммов ледяной водки.

… Я смотрела на нее и не могла взять в толк, действительно ли она произнесла все эти спасительные для меня слова, или же это плод моего воображения.

— Ты чего молчишь? Ну, говори же!!! Она еще там, в том городе? В морге? — закричала она.

Я закрыла глаза, чтобы не видеть ее глаз, полных слез. Чтобы вообще не видеть всего того, что прежде называлось нашим домом и вносило в наши жизни какую-то правильную размеренность и покой. Даже счастье. Потому что маленькая двухлетняя Ульрика делала нас троих, одиноких и безмужних женщин, счастливыми. Эта маленькая девочка стала смыслом нашей жизни.

Но я на самом деле не знала, как рассказать ей правду.

— Ты что… похоронила ее там? В том городе? Лишь только потому, что там есть немецкое кладбище? — Мысли ее неслись по ложному направлению. При чем здесь вообще немецкое кладбище? — А почему не позвонила и не позвала нас? Мы бы с Улей приехали! Она могла бы побыть еще несколько дней в морге…

— Хорошо, — прошептала я, с трудом подбирая слова. — Давай представим себе, что я позвонила, и вы приехали. Что было бы дальше?

— Как что? Похоронили бы ее… Деньги вроде бы есть, думаю, что на похороны в провинциальном городке наскребли бы.

— Дальше. Что дальше?

— Как что? Полиция будет искать этого бандита… — Здесь она закусила губу и закрыла глаза, вероятно, представляя себе все то, что произошло с подругой.

— А мы? А Уля? Что было бы с ней?

— Как что, будем ее воспитывать! Какие странные вопросы ты задаешь!

— Но кто нам ее отдаст? Кто позволит нам ее удочерить? У меня, к примеру, ничего нет, я снимаю квартиру и работаю всего лишь кассиром. Хотя и подрабатываю, мою полы в школе. К тому же я не замужем. Мне точно не отдадут. Теперь ты…

Она вскинула голову, нахмурилась.

— У тебя две попытки суицида, скажи спасибо своему мужу. Если бы не его воспаление легких, думаю, я давно бы уже навещала твою могилу. В любом случае ты на учете в психдиспансере. Кроме всего прочего, у тебя суды с дочерью твоего покойного Игоря. И не факт, что ты выиграешь суд и останешься в квартире. И никто, поверь мне, не станет разбираться, кто именно заплатил оставшуюся сумму по ипотеке. Вы были в браке и погасили ипотеку как бы вдвоем. К тому же его дочь, Алиса, сама работает в банке и хорошо зарабатывает, и сама может придумать, будто бы это она дала отцу деньги на квартиру. То есть получится — твое слово против ее. Ты понимаешь вообще, что мы с тобой, по закону, никто Уле? Просто чужие тетки. Подружки Лины.

Марина вдруг стянула с подушки плед, развернула и укуталась в него, словно ей стало очень холодно. Она сидела так, уставившись в одну точку, и взгляд ее был пустой, совсем пустой, словно она на время выпала из реальности. Это была такая страшная психологическая кома, которая длилась всего несколько минут и напоминала мне мое собственное состояние, когда я осталась там одна, в лесу, с мертвой подругой.

Очнувшись и как-то быстро себе представив последствия моего правильного, шаг за шагом, поведения в рамках закона, я ужаснулась. Потому что моя фантазия нарисовала мне рыдающую, растрепанную Ульрику, сидящую в мокрых холодных колготках на казенной кровати в детском доме. В ту минуту, когда ее будут вырывать из наших любящих рук, чтобы отнести в машину, которая отвезет ее сначала в полицию или детский дом (вот таких подробностей я точно не знала), она сойдет с ума, ее жизнь будет сломана, и в каждом взрослом она будет видеть предателя, зверя. И никто, ну просто никто и никогда не сможет помочь нам вернуть ее в семью, в нашу семью. Ульрика — красивая девочка. Возможно, ее в скором времени удочерят, может, ее новые родители увезут ее куда-нибудь за границу и там ее будут бить или насиловать… Словом, мне еще там, в лесу, рисовались такие страшные картины ее будущего, что я мысленно обратилась к распростертой на траве мертвой подруге.

— Лина, что мне делать? — рыдала я, и тело мое сводило судорогой, потому что мне надо было смотреть в ее полуприкрытые глаза, видеть глубокий невозможный разрез на горле, кровь, которой напитывалось все вокруг…

Конечно, никто мне не ответил. Да и как она могла мне ответить, когда ее голова уже почти отделилась от тела. Она уже вообще ничего не могла. А я — могла. И должна была спасти хотя бы ее дочку, нашу Улю.