Анна Данилова - Стану рыжей и мертвой, как ты

— И что? Ты нашел такого мецената? Ты для этого позвал меня сюда? И кто он? Гринберг?

— Тамара, не спеши… До меценатства еще далеко. Но кое-что по этой теме я действительно нашел. Ты помнишь, я давал тебе прочесть несколько писем жены Прозорова, которые она писала незадолго до того, как сбежать?

Тамара вдруг поскучнела. Она не любила эти краеведческие рассказы Карташова. Куда интереснее с ним было, когда они уединялись в спальне, где она всегда спешила выключить лампу, чтобы не видеть его лица. Находясь вместе с ним, она каждый раз представляла на его месте кого-нибудь другого, более симпатичного и харизматичного. Нередко это бывали киноактеры, но чаще всего ей хотелось, чтобы это был главный хирург больницы, Евгений Борисович Станкевич.

— Тамара, ты слушаешь меня?

— Да, конечно… — ответила она рассеянно. — И? Что с этими письмами? Нашел еще?

— Нет, ничего нового я не нашел. Но в одном из писем любовник графини Прозоровой, ты знаешь, я тебе рассказывал, Андрей Липовский, упоминает…

— Вася, пожалуйста… — Тамара положила руку на руку Карташова, склонив свою красивую голову к плечу, посмотрела на него умоляюще: — Мы же с тобой договорились, что ты не будешь обсуждать со мной свои музейные дела. Понимаешь, эта твоя графиня Прозорова была стервой, бл…ю, извини, и все собранные тобой письма ее любовника указывают на это…

— Тома!

— Я — современная женщина, Вася, и если ты витаешь в своих… как их там… эмпиреях, то я твердо стою на ногах. И всегда предпочитаю называть вещи и события своими именами. Твоя графиня ревновала своего мужа, графа Прозорова, к крепостной девке Ольге…

— …Ольке, — зачем-то поправил ее Карташов, и от страха, что сейчас услышит от Тамары нечто неприятное, а то и убийственное, что положит конец их хрупким отношениям, даже втянул голову в плечи.

— Да какая разница! Граф развлекался с крепостной, графиня ревновала, а сама-то, вся белая и пушистая, завела роман со своим соседом, Андреем Липовским, молодым, почти мальчишкой! Потом она решила отравить свою соперницу, беременную Ольгу, крепостную, после чего сбежала в Петербург! Вот, собственно говоря, и вся твоя история! И теперь ты хочешь найти потомков этой аховой семейки, чтобы они вложили свои денежки в восстановление этой усадьбы, где и происходил весь этот разврат?

— Но усадьба роскошная, красивая! Если хочешь, я покажу тебе снимки…

И Карташов с готовностью раскрыл свой телефон, с которым никогда не расставался.

— Нет-нет, увольте меня! Вася, так зачем ты пригласил меня сюда? Что случилось?

— Да после твоих слов и не знаю, рассказывать тебе или нет… — Он не кокетничал и не набивал цену своей информации, он искренне полагал, что Тамаре действительно ничего уже не интересно в этой истории.

— Ладно, слушаю, — и Тамара вдруг улыбнулась. Да так хорошо, что Василий судорожно, с облегчением вздохнул.

— Дело в том, что в одном из писем Липовского графине написано следующее…

Он моментально извлек из кармана брюк сложенный листок, заранее приготовленную специально для Тамары копию письма, и, пока она не остановила его, положил на стол прямо перед ней.

«Душенька моя, Вѣрочка! Ужъ и не знаю, какъ доказать мою любовь къ тебѣ, слова мои ничего не значатъ. Да и къ себѣ ты меня рѣдко подпускаешь. Все вниманіе твое обращено къ супругу твоему, графу, Никитѣ Владиміровичу. И отъ ревности къ дѣвкѣ крѣпостной, Ольке, ты изводишься. И Леда твоя умерла. Вотъ несчастьѣ-то! Чтобы повеселить тебя, ангелъ мой, отправляю я тебѣ со своимъ слугой Сашкой родную сестру Леды — Быстру. Она точная копія твоей Леды. Такая же изящная и ласковая. И будетъ любить тебя такъ же нѣжно, какъ и Леда. Напиши мнѣ, полюбишь ли ты мою Быстру, сообщи, не разозлилъ ли тебя мой подарокъ. Обнимаю тебя, моя душенька и страдалица, твой рабъ, А.Л.».

Тамара быстро пробежала письмо глазами. Пожала плечами.

— И что? Что здесь нового-то? Я уже, кажется, его читала.

— Понимаешь, мне доподлинно известно, что у графини Веры Васильевны была любимая борзая по кличке Леда. И в одном из писем своей подруге, графине Дымовой, она пишет, что ее Леда умерла от какой-то неизвестной болезни. А вот из письма Липовского видно, что он взамен умершей собаки подарил ей «родную сестру Леды» — Быстру. Ну, логично же?

— Конечно, логично. И что с этой Быстрой?

— А то, что примерно часа два тому назад мне позвонил один мой знакомый… Ты знаешь его, Яков Хорн, и отправил мне фотографию одного золотого старинного медальона, на котором выгравировано имя… угадай, какое?

— «Быстра»? — нахмурилась Тамара. — Ты серьезно?

— Да!

— И откуда он взял этот медальон?

— К сожалению, это не его медальон. Вчера к нему пришел один человек с этим медальоном и спросил, старинное ли это украшение, золото ли, ценно ли, ну и Хорн (а он в отличие от тебя очень даже живо интересуется такими вещами) попросил разрешения сфотографировать медальон, чтобы как бы выяснить, насколько он ценный. На самом деле, конечно, он сразу сообразил, что эта гравировка — дороже золота! Что, возможно, этот медальон принадлежал графине Прозоровой и висел на шее ее борзой. Существует один семейный портрет четы Прозоровых, где в ногах графини лежит белая борзая с точно таким же медальоном, но только на нем, полагаю, выгравировано имя «Леда». Кстати говоря, портрет этот исчез вместе с самой графиней.

— Да, как-то недооценила я эту историю… Но кто бы мог подумать, что всплывет этот медальон?

— Так вот, — оживился Василий, — я отправил этот снимок Гринбергу в Германию. Написал ему о том, что медальон этот в городе и что я могу показать человека, который приносил его в скупку.

— Постой, но если он приносил медальон к Хорну, то почему не продал?

— Вероятно, сначала захотел узнать его истинную стоимость.

— Ну да… И что теперь?

— Хочу заинтересовать Гринберга сначала этим медальоном, поскольку это напрямую может быть связано с его семейной легендой, а потом сводить его уже к этой усадьбе, показать ему рисунки. Одно дело — отправлять какие-то снимки рисунков, а другое — привести его на место, чтобы он представил себе, какую красоту он может вернуть миру.

— Но это же миллионы!

— Он богат. Очень богат. К слову сказать, его приятель, друг детства, тоже родом из их мест, восстановил католическую церковь здесь, неподалеку, в одной деревне.

— Ох, не знаю, Вася… Как-то все это нереально…

— А вдруг он заинтересуется? Вдруг ему захочется восстановить усадьбу своих предков?

— Да она же в лесу, до нее еще добраться нужно, все вырубать… От нее там только одни стены и остались. Крыша давно провалилась.

— Тамарочка, прошу тебя… — Василий вдруг схватил ее руку и принялся целовать пальцы. И этот порыв был не любовным, нет. Он хотел от нее другого, более серьезного и важного для него — разделить с ним его интерес, проникнуться его мечтой! — Поедем с тобой туда. Осмотрим усадьбу. Сделаем фотографии. Одному мне как-то…