Семен Данилюк - Законник [сборник]

На том и расстались.

До двухтысячных сведения о Томулисе поступали отрывочные. Быстро освободился, вернулся в Ленинград, в пароходство. В начале девяностых ловко приватизировал несколько крупных судов. О методах можно было догадаться по распространившейся кличке — Ян «Мочилово». При Собчаке стал близок к мэрии. В поле зрения появился уже в команде Путина. И хоть имя его не было на слуху, в кулуарах именно Томулиса завистливо величали «кошельком» премьера.

— Не думаю, чтоб из этой встречи что-то путное вышло, — покачал головой Гулевский. Но смотреть на поникшие плечи любимой было невозможно. Сам-то ничем утешить не мог.

— Ладно, попробуем, — согласился он.

— Он сейчас как раз в Товариществе, — оживилась Беата. — Так-то, считай, не живет. Купил для… не для себя, в общем. Просил, как приедем, позвонить. Ко мне в кабинет зайдет!

Гулевский безразлично кивнул. Он сомневался, что Томулис захочет помочь ему. Но зато был твердо уверен, что бывший подследственный не откажет себе в мстительном удовольствии потоптаться на поверженном гонителе. Что ж? Кажется, ему суждено до конца пройти путь унижений.

Томулис вразвалочку прошел к столу управляющей, уселся на стул подле Беаты, по-свойски чмокнув ее в локоток, и лишь после этого вскинул глаза на Гулевского, задержал взгляд, будто сверяя увиденное с тем, что помнил.

Сам Томулис, и прежде не худосочный, еще погрузнел. Но так же вальяжно-неспешен, крупные черты лица не расплылись, так же элегантен. Так же выцеливает из-под косматых бровей водянистыми своими прибалтийскими глазами. Разве что космы на бровях поседели и торчат пучками, будто серебристые стрелы из колчана.

Если б Гулевский не знал его раньше, решил, что вальяжность эта от ощущения безмерности собственной власти. Но Томулис оставался таким и в тюремной камере. Похоже, он был из редких людей, которых не меняют обстоятельства. Напротив, они сами приспосабливают обстоятельства к собственной выгоде.

— Что? Влип, следопут? — процедил он, не здороваясь. Ноздри Гулевского оскорбленно затрепетали. Губы свело в скобку. Хамства не спускал никогда и никому.

Но, прежде чем он взорвался, Томулис, как когда-то, вскинул палец с нанизанным крупным перстнем. Кажется, и перстень сохранился с тех времен.

— Считай, сейчас я за следователя, — примирительным жестом он подозвал Гулевского подсесть поближе.

— Я, пожалуй, кофе приготовлю, — Беата, непривычно суетливая, отошла к хозяйственному столику в углу. Гулевский вытащил из портфеля разбухший от подколотых бумаг скоросшиватель.

— Кляузная папка? — хмыкнул Томулис.

— Здесь по сути все, — объяснил, не реагируя на насмешку, Гулевский. — Процессуальные документы, переписка, жалобы, ответы из инстанций. Но только, — он задержал папку на весу, — может, вы не в курсе. Сердцевина всего здесь — господин Судин.

— Что ж с того? Не без суда и на Судина, — Томулис вытянул скоросшиватель из его руки, взвесил. — Ишь ты! Опять у нас с тобой, считай, уголовное дело.

Открыл первую страницу, погрузился в чтение.

Беата подала ему чашку дымящегося кофе с печеньем на блюде.

— Спасибо, хозяюшка, — Томулис поймал женскую руку, поцеловал запястье. Не отрываясь от чтения, принялся отхлебывать, будто чифир на зоне.

— Угу! Очень даже угу! — воодушевленно бормотал он. — А это — вовсе угу!

Беата и Гулевский переглянулись, обнадеженные. Последние страницы Томулис перелистал, не вчитываясь. Негодующим движением отодвинул папку.

— Но Юрка Судин — каков негодяй! Ужо получит! — он аж зажмурился.

— Правда ведь? — обрадовалась Беата.

— Конечно, негодяй, — подтвердил, думая о своем, Томулис. — Его ведь специально к Мелкому в администрацию для пригляда приставили. А он, сукин сын, обуркался и начал Мелкого на второй срок подбивать. Вроде как свою игру затеял — на раскол. Терпеть таких несистемщиков ненавижу!.. Очень твое дельце кстати подвернулось. В бараний рог скрутим!

Толстые пальцы его сами собой вытанцовывали на папочке. Наконец обратил внимание на глубокое разочарование во взгляде Гулевского.

— А! Вот ты о чем, — тонко догадался он. — Что ж тут обижаться? Свой интерес всегда на первом месте. Но раз уж совпало, и за тебя посчитаюсь.

— Имейте в виду, Егор Судин за границей и добровольно не вернется. Придется решать вопрос об экстрадиции, — напомнил Гулевский.

Томулис поморщился.

— Лишние хлопоты. Только чернила изводить, — равнодушно отмахнулся он. — Накажем по справедливости. И салажонка, и папашу его хитромудрого.

— По справедливости — это, по-вашему, по понятиям? — Гулевскому припомнилась мрачная кличка Томулиса.

Томулис, дотоле благодушный, будто поняв, о чем тот подумал, неприязненно скривился:

— А ты б как хотел? Рыбку съесть, но чтоб косточки другой отчистил?

Гулевский ощутил в изменившемся тоне угрозу, да и Беата за спиной Томулиса умоляюще прижала палец к губам.

— Я б хотел, чтоб все решилось по закону, — объявил он.

— По закону? — взгляд Томулиса сделался колючим. Доброжелательства как ни бывало. — По какому, интересно? По которому сажал меня в пароходстве? Или по которому после я это пароходство в карман себе положил? А в девяносто седьмом в Красноярске заводишко из-под губернатора увел. Тоже вроде тебя настырный оказался, — закон под меня подвел. Уж и камеру в тюрьме справил. Только адвокаты мои пошибчей оказались. Занесли в суд, и закон восторжествовал на моей стороне. Потому что закон против силы не годится. На силу должна другая сила найтись. Она и нашлась — на твою удачу. Помнишь, когда-то я тебе говорил, что закон твой — кувалда для тех, кто под ним. А кто выше махнул, — уже не дотягивается. И что теперь скажешь, кто из нас выше получился?

Он торжествующе выпятил нижнюю губу.

— Скажу, что вор — хоть внизу, хоть наверху, — вором и остается! — рубанул Гулевский.

Беата в углу безнадежно охватила руками щеки.

Томулис от неожиданности поперхнулся.

— Эва, каков ершистый крестник! — глумливо кивнул он Беате. Увидел, как вспыхнула она, испуганная. — Мы ведь с ним крестники. Сажал меня когда-то. Ладно, на первый раз спущу. Раз уж в долгу.

Гулевский непонимающе сощурился.

— Помню, поди, что ты меня из-под расстрельной статьи вывел.

— Сумел бы доказать всю сумму, не вывел.

— И это знаю. Уперт. Только не больно тебе твой закон в помощь. А я помогу. Своими методами. Если, конечно, не погнушаешься. А то, знаешь, палку и перегнуть недолго. Так что, вступиться или продолжишь бумажки подшивать? — он насмешливо отпихнул скоросшиватель, потянулся, разминая поясницу.

Беата в углу молитвенно сложила ладошки.

— Поступайте как угодно, — выдавил из себя Гулевский.