Виктория Платова - Странное происшествие в сезон дождей

Стать другим.

Стать тем, кого любят.

Именно это страстное желание чувствуется сейчас в грустных и щемящих саксофонных звуках. И Дарлинг хочется плакать.

— Если это Кристиан… — говорит Даша, но Дарлинг перебивает ее:

— Я не думаю, что это Кристиан.

— Мы можем пойти посмотреть.

— Только тихо.

На противоположной террасе стороне холла, у эркера, стоит Исмаэль с саксофоном в руках. Это из-под его пальцев льется мелодия о несбыточном, а вовсе не из-под пальцев Кристиана. Света слишком мало, чтобы рассмотреть лицо Исмаэля, но Дарлинг и не хочется вглядываться. Потому что главное — руки, обволакивающие инструмент. Если кто-нибудь, когда-нибудь… обнимет ее так же, как Иса обнимает саксофон…

Наверное, она будет счастлива.

— Мама? — При виде Даша Исмаэль резко прерывает мелодию. — Я думал… здесь никого нет. Все внизу. И все интересуются, куда это ты запропала.

— Никуда. Мы разговаривали.

Исмаэль рассеянно машет Дарлинг рукой.

— Здорово, — не может удержаться Дарлинг. — Ты просто здорово играл.

— Только слишком уж откровенно, — неожиданно замечает Даша.

О чем это она?

— Ты настоящий талант, Исмаэль. — Дарлинг пытается подыскать для саксофона Исы нужные слова, но ничего, кроме банальностей, на ум не приходит.

Исмаэлю совершенно все равно, что там думает Дарлинг, хоть бы она и назвала его Станом Гетцем наших дней. Он смотрит только на мать.

— Для начинающего очень недурно. Очень, — вынуждена признать Даша.

— Правда? — Исмаэль польщен, и голос его подрагивает от волнения. — Ты правда так думаешь, мама?

— Придется купить тебе собственный инструмент.

— Это было бы… здорово. Мне нравится саксофон. Если ты, конечно, не против.

— Конечно, нет. Я же сама предложила. Ты даже можешь поехать учиться…

На долю секунды Дарлинг кажется, что саксофон в руках Исы обмякает и съеживается.

— Зачем мне куда-то ехать?

— Я просто сказала. Вдруг тебе захочется…

— Нет.

Это самое твердое «нет», которое когда-либо слышала Дарлинг. Даже красивая женщина не отказывает назойливому и малопривлекательному поклоннику с большей убедительностью. Неожиданно перед лицом Дарлинг всплывает тот, кого Лали назвала Миком: в кабинете Даша, стоя перед книжным шкафом, она не сумела или не смогла разглядеть его в подробностях. Но, оказывается, в подобного рода созерцании неизвестных богов задействованы не глаза.

Что-то совсем другое.

Иначе Дарлинг не увидела бы того, что видит сейчас: лицо Мика забрано решеткой, которая только кажется крепкой и неподвижной. Но на самом деле ее прутья находятся в постоянном движении: они подрагивают и шевелятся, их гладкая поверхность идет волнами, и на ней возникают маленькие воронки — множество воронок. Еще мгновение — и место воронок занимают бугорки, похожие на нарывы или фурункулы, которые вот-вот прорвутся. Но этого не происходит, а ощетинившиеся прутья дрожат и извиваются все сильнее.

Щупальца осьминога — вот на что это похоже!..

Голова таинственного Мика укутана осьминожьими щупальцами, за которым скрывается лицо. Наверное, хорошо, что Дарлинг не видит его.

Но хорошо видит совсем другие щупальца, протянутые от Даша к Исмаэлю: одно, другое, третье… Их все больше и больше, они возникают прямо из воздуха и почти сливаются с ним. Этим щупальцам подвластно все, они в состоянии задушить юного конголезца, отнять саксофон и смять его беззащитное металлическое тело. Но почему-то не делают этого.

Они ведут себя деликатно и полны нежности, если щупальцам вообще знакомо это чувство.

Едва коснувшись кожи Исмаэля, они отступают, сворачиваются в кольца и исчезают так же внезапно, как и появились — одно за другим.

Это всего лишь женщина из плоти и крови, убеждает себя Дарлинг. Это всего лишь женщина и всего лишь мальчик.

Мальчик и его мама.

Мальчик и его мама стоят друг против друга, и в этом нет ничего необычного, миллионы мам стоят против своих сыновей, родных или приемных. Они просто разговаривают о самых обыденных вещах. Выясняют планы на ближайший вечер, и планы на будущее, и что приготовить на завтрак, и… что подарить девушке, которая нравится, на день рождения. А еще сестры! Дарлинг как-то забыла о маленьких сестрах мальчиков!..

— Лали еще не собирается спать?

— Попробуй уложи ее в такой день!

— И все-таки нужно попытаться загнать ее в кровать.

— Хорошо, мама.

— Пусть Шон ее уложит.

— Я сам это сделаю.

— И не больше двух сказок, обещаешь?

— Конечно. Ты идешь к гостям?

— Сейчас спущусь.

Исмаэль уже подходит к лестнице, когда Даша окликает его:

— Я горжусь тобой, сын.

Он не оборачивается, только кивает всеми своими дредами сразу. И больше нет никаких щупалец, их и не было, это все коньяк. Хорошо еще, что Дарлинг не такая истеричка, как Магда. Не стала устраивать сцен и забиваться в угол, под ближайшую штору. Но кот все же предпочтительнее, чем щупальца осьминога, — даже в качестве галлюцинации. Изгнав их из сознания, Дарлинг пытается заполнить его грустной музыкой Исмаэля. К этому не приходится прикладывать никаких дополнительных усилий, музыка все еще звучит и будет звучать долго. К ней можно вернуться в любой момент, пока Иса не придумает другую музыку. Что там говорила Даша о верности одного человека?

Ее никогда не бывает достаточно.

Верности такого мальчика, как Исмаэль, хватило бы с головой.

— Он удивительный, — говорит Дарлинг.

— Да.

— Ты ведь расскажешь мне о нем?

— Может быть. Ты не передумала? Насчет остаться здесь?

— Я не понимаю, зачем.

— Все те, на кого я могу положиться, еще не выросли. Или уже состарились и потеряли хватку. Но об этом мы поговорим не сейчас. На трезвую голову.

— Я не могу остаться.

Дарлинг только кажется, что она произнесла это. На самом деле губы ее плотно сжаты, и никакая сила не способна их разлепить. Если, конечно, помощь не придет со стороны, в виде всемогущих и всюду проникающих щупалец, — от одной мысли о них к горлу подкатывает тошнота. Но ничего такого больше не возникает, Даша — всего лишь женщина, хотя и очень необычная. Она — женщина. А не всесильный африканский бог. И — кто знает? — может быть, здесь, в Камбодже, на другом конце земли, вырванные из привычной среды обитания африканские боги не опаснее бродящих по тротуарам куриц.

— Ну что же, идем к гостям?

— Да. Только мне нужно… отлучиться.

— Конечно. Вон та дверь. — Даша понимающе улыбается. — Крайняя справа. Жду тебя в саду.

Крайняя справа дверь находится на той же стороне, что и кабинет, прямо напротив комнаты Магды и Тео. Запершись в санузле, Дарлинг некоторое время рассматривает свое отражение в зеркале. От выпитого коньяка щеки ее раскраснелись, черты лица расплылись, а глаза блестят нездоровым блеском. Только теперь она вспоминает, что последнее, что она ела сегодня, — рыба в индийско-тайском ресторане, а коньяк и немного лайма трудно назвать едой.