Виктория Платова - Странное происшествие в сезон дождей

Она могла бы в одиночку ограбить банк.

Но она не могла бы спасти Джин, потому что до Джин ей нет никакого дела. Потому что любовь для нее — всего лишь манипуляция.

Кажется, Дарлинг изрядно нагрузилась коньяком.

Во всяком случае, ей хочется позвонить папочке на его сухогруз и сказать, как она любит его: истории детей и родителей — самые единственные, самые нежные и самые страшные на свете, это как повезет, а Дарлинг повезло. Ей хочется позвонить Паоло на его самолетик-камикадзе и сказать, как она любит его, — ведь если бы не было Паоло, друга, пусть и виртуального, она никогда не узнала бы о Джин, не прислушалась к Джин… Ей хочется позвонить самой Джин — в любой год, в любой месяц до семьдесят девятого, когда Джин еще можно было спасти.

Всем этим звонкам не суждено сбыться. Все те, кого она любит, — вне досягаемости, временно или навсегда. А позвонить можно только Костасу. Чтобы узнать, как он чувствует себя после побега в «Интерконтиненталь». В том, что Костас смылся по-английски, Дарлинг почему-то не сомневается.

— Мне нужно позвонить, — говорит она Даша.

— Конечно.

— Телефон в сумке. А сумка у тебя в гардеробной…

— Сейчас.

Даша легко поднимается с пола и идет в сторону гардеробной, на ходу включая настольную лампу. По комнате разливается мягкий свет, он отбрасывает на потолок разноцветные тени (купол лампы — мозаичный, состоящий из красных, желтых, бордовых и фиолетовых пластин). Теперь комната выглядит даже уютной, если не смотреть в сторону стены с книжным шкафом, приспособленным под хранилище шаманских штучек.

Заполучив сумку и вынув из нее телефон, Дарлинг бросает взгляд на дисплей: Костас ей не звонил, зато есть четыре пропущенных звонка. Один от Лерки (что странно, ведь Лерка звонит ей раз в столетие, справедливо считая, что общения по скайпу вполне достаточно). Три других пришли с неизвестного Дарлинг, но явно не российского номера, с интервалом в двадцать минут. Настойчивость анонимного абонента требует от Дарлинг ответных действий — но стоит ли звонить незнакомому человеку сейчас, после выпитого коньяка? Если это касается рабочего графика Костаса…

Ей плевать на рабочий график Костаса.

Мысль, которой она устыдится, как только действие спиртного пройдет, — Дарлинг знает точно. К черту рабочий график, но позвонить самому Костасу необходимо: для того чтобы поддержать его, хотя он вовсе не нуждается в поддержке. А звонок — это так, чтобы он чувствовал, что его одиночество не тотально и совсем не абсолютно. И что существуют люди, готовые по первому его зову…

Телефон Костаса находится вне зоны действия Сети, и Дарлинг испытывает чувство облегчения. Она выполнила свой долг, хотя бы формально, — и Костас будет знать об этом, как только включит телефон. Ее совесть чиста, убеждает себя Дарлинг, но даже сейчас, после коньяка, это звучит сомнительно.

Айфон снова отправляется в сумку. Он падает на дно не бесшумно, как обычно, а с легким металлическим звуком, наткнувшись на невидимое препятствие.

Портсигар.

Фелюга, подгоняемая мистралем; сирийский город Алеппо (он тоже нанесен на импровизированную карту, как еще десяток других городов), маршрут в неизведанное с биваками, разбитыми у Т.2, К.З и Н.5, — давай, Дарлинг, другого случая не представится!..

— Совсем забыла, — говорит Дарлинг. — У меня для тебя тоже есть подарок.

— Подарок? — Даша удивлена.

— Ну… Раз такая дата… Вот, держи.

Жестом фокусника Дарлинг вынимает из сумки свое берлинское счастье, стоившее ей сто шестьдесят евро, а это даже дороже костюма. А если брать не денежный эквивалент, а ментальный и эмоциональный, то несопоставимо дороже. Об этом портсигаре Дарлинг собиралась сочинить легенду не хуже семейного предания о посещении папочкой африканского племени. Этот портсигар она собиралась подарить мужчине, в которого влюбится сразу и навсегда, а теперь готова отдать его женщине, с которой знакома всего лишь сутки. Женщине, которую она больше не увидит, когда кончится этот долгий день. Так и не выяснив, ангел она божий или исчадие ада, не исключено, что то и другое вместе.

Или — не то и не другое.

— Что это?

— Портсигар. Ты ведь куришь… Вот я и подумала… Почему бы и нет?

— Портсигар! Мне и в голову не приходило… Здорово!

— Тебе нравится?

— Здорово, говорю же!..

Она не откладывает подарок Дарлинг, как отложила подарок Костаса и непрочитанную книгу Тео. Совсем напротив, крепко держа его в руках, подходит к столу, отодвигает один из ящиков и вынимает из него лупу на длинной ручке.

— Вот такая безделица, — приободрившись, говорит Дарлинг. — Он довоенный. Видишь, там еще нет Израиля, только Палестина.

— Я вижу. — Вооружившись лупой Даша внимательно рассматривает портсигар. — Он серебряный?

— Что-то вроде того.

— Ценная вещь.

— Ну вот так. Пользуйся, пожалуйста… Я, правда, не совсем разобралась в карте. И это не Африка, но… все равно.

Отведя взгляд от портсигара, Даша устремляет его на Дарлинг. Снайперы зачехлили винтовки и покинули свой пост у слуховых окон: теперь там гуляет теплый ветерок, и ласково воркуют голуби, и умиротворяющие солнечные блики лежат на пыльных балках. И все, что можно найти там, среди балок, будет радостной, а не опасной находкой. Умилительные детские сокровища в жестянках из-под монпансье, забытые гербарии, старинные книги, стопки писем, перевязанные бечевой, — совсем как на картинах Саорина.

Глаза Даша улыбаются, и они нежны.

Дарлинг вдруг вспоминает фотографию из спальни: Даша с еще не родившейся Лали под сердцем. Сейчас на нее смотрят те же глаза.

Это все чертов коньяк.

— Чудесный подарок. Но, наверное, я не могу принять его.

Такого поворота Дарлинг не ожидала:

— Почему?

— Такие вещи не дарят спонтанно. Это ведь было спонтанное решение?

— Нет. Я давно думала. В смысле — еще с утра.

— С утра?

— В смысле, когда мы пришли сюда. К тебе… в гости.

— Ты ведь купила его не здесь.

— В Берлине. Перед Камбоджей у нас был Берлин. И пара свободных часов в Берлине. Я нашла его там, в одной антикварной лавке.

— Но ты ведь не куришь.

— Нет. Но отказаться от него я не смогла. Я подумала…

— Я даже знаю, о чем ты подумала. — Даша улыбается. Совсем простой улыбкой, а вовсе никакой не кинжальной. — Ты подумала, что подаришь его тому человеку, которого принято условно называть мужчиной жизни. Нет?

— При условии, что он будет курить, — сдается Дарлинг.

И каким это образом Даша удается вытянуть из нее правду? Ведь Дарлинг могла прикрыться историей про фамильные ценности или прикрыться молчанием.

— Я ведь не мужчина твоей жизни.