Виктория Платова - Странное происшествие в сезон дождей

— Я не коллекционер, так что разделить эту радость с тобой я не смогу. А этот самый Мик… не вырвется наружу и не покрошит здесь всех в капусту? — невольно иронизирует Дарлинг.

— Я смотрю, ты относишься ко всему скептически.

— Я атеистка… И не верю даже в летающие тарелки.

— Я тоже. Но, живя в Африке, невозможно не поверить в сверхъестественное, хотя бы на пару минут в день. А на какого-нибудь бога, лукавого и ленивого, легко наткнуться прямо на улице.

— И часто такое случается?

— Наверное, частенько. К сожалению, они не представляются и не заводят с тобой разговор.

— А есть о чем поговорить?

— Всегда есть о чем поговорить.

— А я вот никогда не заговариваю на улице с незнакомцами. Это к вопросу о риске…

— Да-да, я уже поняла. Друг Шона, Кристиан… Вы ведь встречались с ним сегодня?

— Провели несколько часов, осматривая достопримечательности.

— И… как он тебе?

— Милый парень. Немного странный, как и все англичане… Прости, я не имела в виду…

«Не имела в виду Шона», хочет добавить Дарлинг. Но Шон — самый обычный парень. А эмоциональные выхлопы в ресторане и сегодня на кухне вполне объяснимы: его счастье оказалось иллюзорным, в его семью пытаются вторгнуться люди из прошлой жизни жены, — любой мужчина потерял бы покой и попытался спасти положение всеми доступными способами. Но как объяснить интерес Даша к Кристиану? Даша вспомнила о нем, когда разговор зашел о ленивых и лукавых богах; ни одно из определений явно не подходит плохому саксофонисту Крису.

— Ты не имела в виду Шона, я знаю. Он говорил мне, что они старые друзья.

— С Кристианом?

— Да. Вот Шон и пригласил его как старого друга. А в чем… заключаются странности?

Стоило ли говорить Даша о детском крике, который преследует Кристиана? Но тогда придется признаться, что этот крик звучал и в голове Дарлинг. В истории мальчика и его мамы тоже много неясностей, Дарлинг знает только то, что мать Кристиана умерла. Сказать о том, что Кристиан ищет русалку, влюбленную в джаз? Это сошло бы за странность, но… беседа была доверительной, а Дарлинг не из тех, кто разглашает чужие тайны.

— Ну не знаю… Он привез саксофон.

— Что же в этом странного?

— Ты слышала, как он играет?

— Еще нет.

— Зачем, отправляясь на другой конец света, брать вещь, которая может и не понадобиться?

— Я поступаю так всегда. Неизвестно, как все обернется с необязательными вещами в самый последний момент. Я видела у него кольцо.

— Кольцо?

— Он носит его на цепочке, на шее. — Даша испытующе смотрит на Дарлинг. — Оно показалось мне женским.

— Ну… может быть.

— Значит, ты видела его?

Кольцо. Старинная монета, впаянная в серебро; оно выпало из кармана Кристиана, когда они с Дарлинг сидели в индийско-тайском ресторане и ели рыбу под соусом «Амок». И Кристиан выглядел не просто смущенным, когда Дарлинг попыталась расспросить его о кольце.

Он разозлился.

Как будто его уличили в чем-то постыдном или недостойном. Но ни постыдного, ни недостойного в кольце не было. Значит, все дело в отношении к нему самого Кристиана.

— Видела. Да.

— Он ничего не рассказывал о нем?

— Он сказал, что расскажет… Как-нибудь потом.

— Потом — значит никогда?

— Я подумала то же самое. Возможно, это кольцо его девушки…

— Шон говорил мне, что у него с девушками… не все так гладко.

— Вот видишь!

Разговор о кольце начинает тяготить Дарлинг. Серебра в кольце несопоставимо меньше, чем в чудесном портсигаре, подаренном Дарлинг. Оторванном от сердца. Но Даша как будто забыла о подарке. Сунула в карман — и забыла.

— Вижу — что?

— Парни, у которых не все гладко с девушками, иногда бывают излишне сентиментальны. Даже если на горизонте кто-нибудь появится, пусть и ненадолго, они потом еще сто лет цепляются за этот мираж. Стараются сохранить малейшую память о нем. Хотя бы такую — в виде кольца. Так они чувствуют себя увереннее.

— Ты говоришь со знанием дела.

— Вовсе нет. — Дарлинг закусывает губу. — Просто я немного разбираюсь в психологии парней…

«В психологии брата-близнеца», хочется добавить ей. Но нет, она не будет добавлять. Иначе они снова начнут кружить над Кристианом и его дурацким кольцом, а это совсем не улыбается Дарлинг. Рассказывать друг другу о себе, не примешивая к этому абсолютно посторонних людей, — вот что было бы здорово!..

— Если тебя так интересует это кольцо, ты могла бы спросить о нем сама.

— Просто оно показалось мне занимательным. Не более.

В следующую секунду Дарлинг забывает о кольце. Все из-за звука, идущего из холла.

Саксофон.

То, что выходит из-под пальцев невидимого саксофониста, даже трудно назвать мелодией. Во всяком случае, Дарлинг она незнакома. Зато хорошо знакомы чувства, которые прячутся на дне прозрачного звукового потока. Эти чувства она испытала однажды, в ту свою ни с кем не разделенную поездку в Аликанте. С самого начала поездка выглядела настоящей авантюрой: был март, а не жаркий июль. Но Дарлинг как раз меняла работу, и образовалась целая свободная неделя. Тратить ее на депрессию и самоедство показалось ей неконструктивным, а на Барселону, до которой она всегда мечтала добраться, денег явно не хватало. Вот и пришлось выбрать приморский город поменьше и поплоше. Приехав в Аликанте, Дарлинг сразу же обнаружила, что депрессия и самоедство никуда не делись, они пересекли границы вместе с ней, причем не затрачиваясь на паспорта, визы и страховку. Целыми днями Дарлинг шаталась по набережной, глазела на яхты, чаек и испанских стариков в кофейнях. И самым выдающимся событием считала покупку умопомрачительных штанов с лейблом «Ангелы и демоны» и огромного киноплаката «Почтальон всегда звонит дважды» — в маленьком магазинчике, где продавалась всякая занятная мелочь с логотипом старенького мотороллера Vespa.

А потом случился карнавал.

И оказалось, что в Аликанте живет множество маленьких детей и множество забавных и нелепых подростков — в забавных и нелепых карнавальных костюмах. И множество взрослых, чьи карнавальные костюмы были еще нелепее и забавнее, чем у подростков. Но самой нелепой оказалась Дарлинг в своих новых умопомрачительных штанах. Она шла по кромке ночи вдоль нескончаемого карнавала и больше всего мечтала хоть на секунду стать одной из тех, кто веселился на набережной и прилегающих к ней улицах. Хоть на секунду присвоить себе жизнь этих людей, снова стать ребенком, которого несут на руках. Или девочкой в костюме губки Боба, переживающей первую острую влюбленность в мальчика в костюме пчелы Майи с забавно торчащим плюшевым жалом. Или кем-то из взрослых, чья отличительная черта состоит в том, что он не один. Что рядом старики, которых он любит, и дети, которых он любит, и — кто-то единственный, кого он любит больше всего на свете. И кто так же любит его.