Виктория Платова - Странное происшествие в сезон дождей

Надо бы закинуть что-нибудь в топку, и вообще вернуться туда, где есть люди, а не только запертые под стеклом бронзовые и терракотовые уродцы. Хотя… не мешало бы еще раз взглянуть на Мика, присмотреться к нему повнимательнее.

Поймав себя на этом странном желании, Дарлинг пугается.

Все это Даша и ее шаманские штучки. И еще неизвестно, кого и с кем она хотела познакомить: Дарлинг с Миком или наоборот. Шаманские штучки, вудуизм чистой воды, и в этой воде барахтаются все, кого Дарлинг успела узнать за сегодняшний день. И даже тот, кого она знала и раньше. Все они производят впечатление вполне нормальных людей, никаких не зомби. Зомби не стали бы писать книги, соваться в горячие точки, играть на грустном саксофоне или показывать варана маленькой девочке. Ну да, Лали — маленькая девочка. Чуть лучше говорящая и чуть парадоксальнее рассуждающая, чем большинство других маленьких девочек. Она подбрасывает дохлых ящериц в постель тому, кто ей не нравится, и это выглядит очень по-детски. Ее отец Шон — самый обычный тридцатилетний мужчина, остро переживающий нелады с женой. Зомби не стал бы жаловаться другу на отсутствие понимания с любимой женщиной. Друг Шона Кристиан — тоже вполне нормальный парень, со вполне объяснимой любовью к саксофону и нелюбовью к тем, кто играет лучше его, не прикладывая к этому никаких видимых усилий. Янек — симпатичный и здравомыслящий человек, Зазу — миляга из миляг. Об Анн-Софи и говорить нечего — женщина-легенда, и точка. А Магда — вообще апофеоз здравомыслия, несмотря на алкогольный психоз. Если принять во внимание Магду, то от теории тотальной власти Даша над людьми камня на камне не остается. Магда не только не прониклась пиететом к бывшей любовнице мужа — она страстно ненавидит ее. А богов, чьими бы они ни были, не принято ненавидеть из подсознательных соображений безопасности. Вывод, достойный великих философов прошлого: Даша — не бог и даже не ведьма, иначе она бы давно нейтрализовала Магду. В бараний рог бы ее скрутила, а не стала бы пускать в дело сомнительных клыкастых котов.

Щупальца куда продуктивнее.

Нет, Дарлинг вовсе не хочется рассматривать застекольного Мика в подробностях, это желание было секундным, а теперь от него и следа не осталось.

Сейчас она спустится вниз, съест чего-нибудь, а потом…

Потом — вызовет такси и уедет.

Так что план Даша поговорить с ней на трезвую голову вряд ли осуществим.

Вообще-то голова Дарлинг в полном порядке и сейчас, и в ней наблюдается нисколько не потерянная ясность. А легкая раскоординация движений… Ну что ж, она не настолько велика, чтобы не спуститься по лестнице.

— Ты подумала?

— Да.

— Ты все взвесила, и ответ прежний?

— На каком языке тебе его озвучить еще, чтобы ситуация прояснилась окончательно?..

Даша и Анн-Софи. Они разговаривают на площадке между этажами, хорошо, что Дарлинг не успела занести ногу над лестницей.

— Они не оставят тебя в покое.

— Есть масса людей, которые не собираются оставлять меня в покое. Несколькими больше, несколькими меньше… Принципиального значения это не имеет.

— Тебя не устраивает сумма? Назови свою.

— Дело не в сумме, ты же понимаешь.

— Я знаю этих людей. Они не остановятся.

— Ты мне угрожаешь?

— Стараюсь предупредить.

Ни в голос е Даша, ни в голосе Анн-Софи нет и намека на враждебность. И сам разговор, если не вслушиваться в слова, выглядит буднично. Как будто две подруги обсуждают достоинства оторванной на распродаже тряпки.

— Я всегда была на твоей стороне, дорогая. — В искренности Анн-Софи невозможно сомневаться.

— Я знаю.

— И всегда… оказывала тебе услуги, не интересуясь конечной целью.

— Я ценю это.

— И я искренне люблю тебя. И очень привязана к детям. Именно поэтому говорю сейчас с тобой. Я могла бы устраниться, ты понимаешь.

— Понимаю. Мы в расчете, Анн. Ты давно заплатила по всем счетам, если они и имелись. Не стоит так волноваться. Просто каждый теперь за себя.

— Но это же невозможно.

— Невозможно — что?

— Ты. Ты невозможна. Подумай о детях. Лали подрастает, Исмаэль становится мужчиной…

— А ты теряешь хватку, Анн.

«Все те, на кого я могу положиться, еще не выросли. Или уже состарились и потеряли хватку». Неужели речь шла об Анн-Софи? Конечно, Анн-Софи сильный и незаурядный человек, но… Как можно, имея в запасе мужчин, каждый из которых готов в лепешку для Даша расшибиться, не сделать ставку на них?

— Мне хочется покоя. — И снова Анн-Софи неподдельно искренна.

— Я понимаю тебя.

— А тебе? Если все снова пойдет не так, куда ты сбежишь в следующий раз?

— Я дам тебе знать.

— Ты должна остановиться. Хотя бы ради Лали.

— Если бы я хотела — остановилась бы десять лет назад. Если бы могла — пять.

— Тогда у тебя не было Лали.

— Ты думаешь, ее появление что-то изменило?

— Должно было изменить… Я надеялась…

— И напрасно.

— Теперь и я вижу, что напрасно. А мне просто хочется покоя.

— Даже если бы мне захотелось того же самого… никто не оставит меня в покое. Ты ведь сама только что это провозгласила.

— Как раз эта проблема решается легче всего. Тебе стоит лишь сказать «да».

— Если я скажу «да», у меня будет всего лишь одной проблемой меньше. А в моей ситуации это не значит ровным счетом ничего.

— Исмаэль, Лали и этот несчастный Шон ни в чем не виноваты. Подумай о них.

— Ты это уже говорила.

— Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, ты знаешь.

— От твоего желания ничего не зависит, но спасибо.

— Кто эта девушка? Эта русская?

Кажется, Анн-Софи имеет в виду ее. Дарлинг вжимается в стену: сегодня странный день. День подслушанных разговоров, каждый из которых затягивает ее в тину отношений малознакомых ей людей. Или лучше назвать это зарослями в чаще? Заросли полны колючек, сквозь них не продраться, не поранившись; за шиворот то и дело сыплются насекомые двойных и тройных смыслов. А в спину смеются ленивые и лукавые африканские боги, которым больше пристало охранять кладбища, а не жить в нормальных человеческих домах. И где-то впереди, вся залитая солнцем, блестит лужайка. Там расположились на пикник понятные до последнего волоска мама с Леркой, и Коко с Вассилисом, и еще уйма знакомого Дарлинг простодушного народа, живущего совершенно обыденной жизнью. Даже Костас, каким она знала его до Камбоджи, легко бы вписался в эту лужайку. Даже виртуальный Паоло смог бы посадить на ней свой самолетик. Даже папочка…

Папочка с его сухогрузом — последнее прибежище Дарлинг.

Сколько уже раз бывало, что она в самые тяжелые и неприятные минуты жизни хотела к папочке. Просто поговорить с ним и немного поплакать, а папочка… Папочка всегда находит самые нужные и единственные слова. И Дарлинг становится легче от одной только мысли о нем.