Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

После беспокойной ночи во дворце, исполненной необычайных приключений, достойных готического романа, – фазаны, немые слуги, сады гарема, – никакое волшебство не могло удивить меня. Единственным мало-мальским поводом для удивления было лишь то, что я на таком расстоянии сумела мгновенно отличить Чарльза от Хамида, которого ожидала увидеть. Мгновенно – и с таким безотчетным всплеском умиротворенной радости.

Я неподвижно сидела на валуне и ждала его.

Находясь еще довольно далеко от меня, мой кузен приветственно поднял руку, потом что-то отвлекло его внимание, и он остановился, вглядываясь в пятнышко тени под пыльным кустом. У меня на глазах пятнышко тени шагнуло в сторону и превратилось в черного козла, позади которого сидел, скрестив ноги, мальчишка-пастух. Возле него валялась в пыли сучковатая палка.

Чарльз поговорил с пастушонком минуту-другую, потом мальчик поднялся на ноги, и оба направились к берегу реки.

Я подошла к берегу со своей стороны, и мы смотрели друг на друга, разделенные шестью футами бурлящего красного потока.

– Привет! – сказал Чарльз.

– Привет! – прокричала я и куда менее радостно добавила: – Мы застряли. Река разлилась.

– Вижу. Тебе повезло. Опередила меня. Как поживает тетушка Гарриет?

– Отлично. Ты рановато. Как добрался?

– Выехал утром. В отеле сказали. Утром видел твоего шофера, сказал, что подберу тебя.

– Правда? И поехал прямо сюда за мной… Здорово. Ох, Чарльз, мальчик говорит, что вода не спадет до завтра. Что нам делать?

– Я переберусь, – кратко ответил мой кузен.

– Ты не сможешь! Здесь жутко глубоко. У вас в Бейруте ночью был дождь?

– Что-что было у нас в Бейруте?

– Дождь! – Я указала на безоблачное небо. – Дождь!

– Не понимаю, с какой стати мы стоим тут в двадцати футах друг от друга и ведем беседы о погоде, – сказал Чарльз и принялся расстегивать рубашку.

– Чарльз, не надо! – испуганно заорала я. – Да и какой прок будет, если ты…

– Не хочешь – не смотри, – отрезал мой кузен. – Помнишь старые добрые времена, когда нас купали в одной ванне? Не волнуйся, я выкарабкаюсь.

– Жду не дождусь посмотреть, как ты утонешь, – съязвила я. – Но послушай, ради бога…

Чарльз перестал расстегивать пуговицы и вопросительно посмотрел на меня.

Я бросила торопливый взгляд через плечо. Дурацкое положение – кричать о семейных делах, стоя посреди долины, но у меня за спиной были лишь заросли кустарников да деревья на скале. Дворца не было видно, по тропинке никто не спускался.

– Тебе нет никакого смысла переправляться, – прокричала я. – Тетушка сказала, что не хочет тебя видеть.

– Не хочет меня видеть?

Я кивнула.

– Но почему?

Я развела руками:

– Не могу рассказать прямо вот здесь. Но сказала, что не хочет.

– А когда же?

– Никогда, совсем никогда. Она вообще никого не хочет видеть. Чарльз, мне очень жаль…

– Она в самом деле сказала тебе это?

– Да, и, по-моему, она немного…

Но тут у меня перехватило в горле, я поперхнулась и закашлялась.

Чарльз покачал головой с видом крайнего раздражения, потом обернулся к мальчику, стоявшему рядом с ним. Черный козел не отставал от мальчика ни на шаг. Я совсем забыла про нашего невольного слушателя. Я почему-то принимала его во внимание не более чем стадо коз или камни, среди которых он, видимо, умел по желанию растворяться.

Наблюдая за жестикуляцией мальчика, подкрепляемой взмахами указующей палки, я догадалась, о чем расспрашивает его Чарльз.

Наконец кузен снова обернулся ко мне и возвысил голос:

– Он говорил, я могу переправиться выше по реке.

– Мне он сказал, что переправы нет нигде.

– Я еще кое на что способен, что не под силу тебе, – ответствовал Чарльз. – Все равно… без толку… стоять тут и сплетничать о тетушке Гарриет над ревущим потоком двадцати футов в ширину. – Он указал на дворец, скрытый от меня за вершиной утеса. – Вон там, под скалой… Черт, какой грохот… А нам есть о чем поговорить. Ахмад говорит, выше по течению можно перебраться. Сможешь дойти по своему берегу?

– Попробую.

Я зашагала вдоль ручья вверх по течению. Тропинки не было, вода подступала к самому подножию утеса, поэтому идти было трудно. Дело осложнялось густой порослью колючих кустарников и невысоких деревьев. Пробираясь сквозь кусты и камни, я не думала ни о чем другом, кроме как удержаться на ногах, и поэтому вскоре потеряла Чарльза и его проводника из виду.

На этом участке Нахр-эль-Сальк протекает по большей части в узкой лощине, густо поросшей деревьями, к тому же земля вокруг изрыта расселинами и усыпана камнями. Поэтому, направляясь к истокам, я не могла все время держаться возле воды, не удаляясь в сторону от бурного русла. Пару раз я заметила Чарльза и мальчика на противоположном берегу, потом они скрылись из виду, следуя, очевидно, прихотливым изгибам козьей тропы, ведущей через заросли.

С полмили я карабкалась по склонам лощины, а затем обнаружила, что далее поток описывает излучину, ныряя в еще более узкое ущелье, где вода каскадом бурлящих порогов низвергается из одного омута в другой.

Река здесь была глубокая и узкая, течение – очень быстрое. На противоположном берегу появились Чарльз с мальчиком, – очевидно, тропинка вывела их на обрывистый склон прямо над стремниной. Однако, хотя поток в этом месте сужался и из воды повсюду торчали камни, переправиться по-прежнему было негде. Чем больше сужалось ущелье, тем стремительнее становился поток и тем громче он грохотал, поэтому нам оставалось только переговариваться на языке жестов.

Взмахом руки, достойным первопроходца, мальчик упорно указывал вверх по течению реки. Чарльз развел руками и ободрительно поднял большой палец. Разделенные гремящим бело-пенным потоком, мы зашагали дальше.

Спустя, наверное, долгую милю изнурительного пути русло реки, вскарабкавшись на еще один порог и описав последнюю крутую излучину, вспрыгнуло, образно выражаясь, на скалу.

Поток бил прямо из середины утеса. Источник, питавший реку Нахр-эль-Сальк, казался уменьшенным подобием истока реки Адонис. Струя воды вырывалась на солнечный свет из темной расщелины в совершенно сухом склоне утеса, перегораживавшего ущелье. Но этот источник был гораздо меньше, не так потрясал воображение и таил в себе куда меньше загадочности. Тугая струя зеленоватой ледяной воды вырывалась из скалы и с ревом, который эхо усиливало в десятки раз, низвергалась в бурлящий водоем и обрушивалась оттуда вниз, прямо в усеянную белыми валунами тесную стремнину. Над водопадом покачивались чахлые кустики с мокрыми от брызг зелеными листьями. Легкий ветерок, поднятый падением воды, шевелил поникшие ветки. Яркое солнце заливало отвесную поверхность утеса, и водяные струи в его лучах вспыхивали мириадами бриллиантов. Но внизу, там, где мы стояли, ущелье было погружено в тень, и влажный ветер с водопада пробирал до костей.