Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

– Вот этого не понимаю. Любопытство, конечно, дело хорошее, но такой внезапный всплеск родственных чувств… Нет, Чарльз, это просто невозможно. Задумано, конечно, здорово, но ты на такое не пойдешь.

– Не пойду? Почему? Взгляни на дело с другой стороны. Все равно тебе придется заночевать во дворце. А тебе не хочется. Разве ты не обрадуешься, если я буду с тобой?

– В данной ситуации, – сказала я, – я обрадовалась бы даже снежному человеку.

– Ну спасибо. В таком случае, дорогая Кристабель…

Разумеется, я продолжала спорить, и разумеется, последнее слово, как всегда, осталось за Чарльзом. Кроме того, его последний аргумент оказался самым убедительным. Какой бы «романтичной» ни показалась мне прошлая ночь в Дар-Ибрагиме, у меня не было ни малейшего желания повторить ее в одиночестве.

– Значит, договорились. – Он решительно поднялся на ноги. – Я переберусь через ручей обратно, и они, если заинтересуются, увидят, как я честь по чести удаляюсь в сторону деревни. Ты говорила, что закончила ужин в семь, а тетушка Гарриет послала за тобой только около двенадцати. На случай, если она решит снова увидеться с тобой, давай договоримся, что я буду около задней стены дворца после половины одиннадцатого. Если не сумеешь отпереть заднюю дверь, я пару раз тявкну под стеной, как горная лисица. Если все будет в порядке, вывеси на окно полотенце или что-нибудь светлое, чтобы я мог заметить. Понимаю, что эта сцена достойна мыльной оперы, но, как ни странно, простейшие приемы обычно срабатывают лучше всего. Честно говоря, если по этой стене вообще можно залезть, я предпочел бы окно. Если собак ночью выпускают гулять по дворцу…

– Боже, совсем забыла о собаках… Не знаю, сумею ли с ними справиться. Если он снова поведет меня к тетушке Гарриет, то, скорее всего, заранее запрет собак, а если нет…

– Не бойся, придется рискнуть. Места во дворце много. Пойдем-ка обратно.

– А что делать с нашим фавном?

– Надеюсь, мне удастся купить его молчание.

– Пожалуй, так, – согласилась я.

– И вряд ли кто-нибудь из деревни рискнет переправиться через Нахр-эль-Сальк только для того, чтобы рассказать, что на деревенской улице целый день стоял белый «порше». Заодно подожду немного и посмотрю, впустили ли тебя во дворец. Если нет, возвращайся к броду, подумаем, что делать дальше. Но уверен, тебя впустят.

– Для тебя-то все складывается хорошо. А мне ничуть не улыбается проводить еще одну ночь, не имея даже ночной рубашки.

– Я не виноват, на то воля Аллаха. Зубную щетку я тебе, так и быть, принесу, но будь я проклят, если полезу обратно по стенке над водопадом с ночной рубашкой в зубах. Всегда можешь занять у тетушки Гарриет джеллабу.

Закончив разговор на этой ноте притворного утешения, Чарльз зашагал обратно к водопаду.

Все сложилось именно так, как рассчитывал Чарльз. Затея показалась даже чересчур легкой. Хассим открыл дверь тотчас же – наверное, подумал, что у ворот звонит Насирулла. Но, увидев, кто стоит на пороге, впустил меня незамедлительно, лишь для порядка что-то угрюмо проворчал себе под нос.

Минуту спустя я уже рассказывала Джону Летману, что со мной приключилось.

Если он и остался недоволен, то умело это скрыл.

– И как же я сам не сообразил, что река разлилась, особенно после того, как Насирулла не пришел на работу. Такое бывало и раньше после сильных дождей, в сезон, когда тают снега. Разумеется, вам нужно остаться. И вы в самом деле в поисках переправы прошли всю реку до самого истока?

– Да, до самого истока. Наверное, это и есть исток – то место, где река водопадом выбивается прямо из скалы? Шофер думал, что я с его помощью сумею пробраться над водопадом, но это было бы под силу только опытному скалолазу. А я не собиралась рисковать свернуть шею. Так что ему пришлось смириться, и я вернулась.

– А он уехал обратно в Бейрут?

Я кивнула:

– Он говорит, вода вряд ли спадет раньше завтрашнего утра. Я попросила его передать моему кузену Чарльзу, чтобы не приезжал сюда, потому что тетушка Гарриет плохо себя чувствует и не сможет его принять. Я предпочла выразиться именно так, – добавила я. – Подробности я сама объясню ему при встрече. Вы расскажете тетушке Гарриет о том, что я вернулась?

Летман задумался, потом неуверенно развел руками и улыбнулся:

– Не знаю. Давайте отложим решение до тех пор, пока она не проснется.

– Так сказать, с учетом ее настроения?

– Вот именно. Возвращайтесь к себе в сад, мисс Мэнсел. Вы как раз вовремя: скоро ланч.

Не знаю, то ли Хассим успел каким-то образом передать Халиде весть о моем возвращении, то ли она обычно завтракала вместе с Джоном Летманом, но только спустя несколько минут после того, как он проводил меня в гаремный сад, девушка показалась на пороге. В руках у нее был поднос, накрытый на двоих. Не скрывая презрения, она грохнула поднос на стол, остановилась, впившись в меня испепеляющим взглядом, и, обращаясь к Джону Летману, разразилась бурным потоком слов на арабском. Ее речь звучала ни больше ни меньше как шипение разъяренной кошки.

Он спокойно выслушал ее, всего один раз перебив раздраженным возгласом, а в конце концов, взглянув на часы, заявил что-то повелительным тоном. Похоже, это удовлетворило рассерженную красавицу. Во всяком случае, она замолчала и удалилась, на прощание снова испепелив меня взглядом и рассерженно взметнув черные юбки. Нынче утром, заметила я, она не подкрасилась; прелестный шелковый наряд тоже куда-то исчез. На девушке было простое рабочее платье из порыжевшей черной материи, к тому же не слишком чистое. С улыбкой, к которой примешивалось раздражение, я подумала, что если девушка боится, как бы соперница не перешла ей дорогу, то ей вряд ли стоит принимать меня в расчет: ведь добрых двадцать четыре часа я не видела ни горячей воды, ни расчески, а утомительное путешествие по солнцепеку к истокам Нахр-эль-Салька и обратно отнюдь не прибавило мне свежести. Однако если говорить серьезно, то каким образом могла я объяснить Халиде, что совсем не собираюсь вступать с ней в состязание за Джона Летмана?

Летман заметно смутился:

– Прошу прощения. Выпейте, пожалуйста.

Он налил вина в бокал и протянул мне. Я взяла бокал, и наши руки соприкоснулись. Его рука была красновато-коричневая, моя – едва тронутая загаром. Но с одного взгляда было ясно, что мы оба – белые. В конце концов, может быть, опасения девушки небеспочвенны.

– Бедная Халида, – заметила я, пригубив вино. Это был тот же самый прохладный золотистый напиток, которым я наслаждалась вчера. Я торопливо добавила: – Ей досталось так много хлопот. Как вы думаете, она не обидится, если я оставлю ей чаевые? Этим утром я не оставила, потому что не знала, удобно ли это.