Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

– Обидится? – Голос Летмана едва заметно зазвенел. – Ни один араб не обидится из-за денег.

– Очень разумная точка зрения, – заметила я и взяла с блюда немного кефты – ароматных мясных тефтелек, венчающих горку риса. – Скажите, тот водопад, что я видела на горе у истока Нахр-эль-Салька, имеет какое-нибудь отношение к культу Адониса, о котором вы мне рассказывали?

– Прямого отношения не имеет, но неподалеку есть небольшой храм, который, как считается, был некогда подчинен храму Венеры в Афке. Его можно увидеть, только если подняться на гору из ущелья… Не видели? Что ж, он не стоит того, чтобы специально ради него совершать путешествие к истоку.

Остаток трапезы прошел в приятной беседе. Мне легко удавалось удерживать разговор на отвлеченных предметах. И слава богу. Я знала, что мои способности к обману не безграничны, а недавняя встреча с Чарльзом была слишком свежа в моей памяти. Поэтому следовало по мере возможности избегать разговоров о семейных делах, и я не слишком настаивала на повторной аудиенции у тетушки Гарриет. В этом, похоже, интересы Джона Летмана впервые совпадали с моими.

Едва завтрак закончился, Летман поднялся на ноги. Если я не возражаю… У него много дел… Он просит прощения… Я поспешно и, пожалуй, чересчур горячо заверила его, что не имею ничего против его ухода. В саду все задремало в послеполуденной жаре, и я сказала Летману, что с удовольствием посижу здесь над книжкой. А нельзя ли мне потом чуть повнимательнее обследовать дворец? Нет, конечно, не тетушкину половину, но можно ли мне побродить в других местах? Здесь так красиво… Хотелось бы осмотреть… Другого такого случая больше не представится… Нет, конечно, у меня и в мыслях нет нарушить покой тетушки Гарриет… нет нужды даже сообщать ей обо мне…

Мы расстались с обоюдным чувством едва скрываемого облегчения. Когда Летман удалился, забрав с собой поднос, я взяла с кушетки у окна несколько подушек, вынесла их в сад и уселась на краю бассейна в тени густого тамариска.

В воздухе стояла непроницаемая тишина. На ветвях деревьев не шевелился ни один листик, вода застыла гладким сверкающим стеклом, даже цветы поникли под палящим солнцем. На камне возле меня дремала ящерица. Мимо нее, едва не задев крылом, пролетела и опустилась в пыль ошалевшая от жары куропатка, но ящерица даже не повела хвостом. На разбитом камне вполсилы демонстрировал подруге красоту оперения павлин, но подруга на него вовсе не глядела. Среди пурпурно-красных цветов бугенвиллеи, увивавших аркаду, распевала птица. Я узнала старого знакомого, короля прошлой ночи – соловья. Однако голос его звучал чуть по-иному – затишье после бури и яркое мерцание звезд привносили в его песню нотку невыразимого очарования, которая сейчас исчезла. Контрапунктом соловьиной мелодии вступили зяблики и голубка, и соловей, издав трель, больше похожую на зевоту, сдался и замолчал. Я его не осуждаю. Я и сама уснула.

Проснулась я примерно через час. Дворец, окутанный жаркой сонной тишиной, погрузился в ленивую дремоту. Все звуки стихли. Я привстала с подушек – ящерица юркнула в щель между камнями, но куропатка даже не высунула голову из-под крыла. Я отправилась на поиски задней двери.

Нет смысла подробно описывать мои блуждания по дворцовым лабиринтам. Вряд ли стоило ожидать, что на женской половине дворца найдутся ворота, ведущие прямо наружу, однако черный ход, который мы видели, находился как раз в задней половине, и, поскольку гарем со всеми покоями и огромным садом простирался во всю длину тыльной стены, начинать поиски, очевидно, следовало именно отсюда. Скорее всего, потайная дверь была скрыта в рощице возле юго-восточного угла дворца. Выглянув из окна своей спальни, я разглядела из-за угла верхушки тех самых деревьев. Они находились вровень с моим подоконником. Получалось, что сераль выстроен на полтора этажа выше уровня плато. Задняя дверь, по всей видимости, вела в один из коридоров нижнего этажа или на нижнюю площадку одной из бесчисленных лестниц.

Я обшарила всю восточную аркаду, заглянула в самые темные уголки турецкой бани, но нигде не нашла ни лестницы, ни двери, которая могла бы на нее вести, поэтому, побродив еще немного, я выбралась за пределы гарема и принялась обследовать хаотичное нагромождение дворцовых строений и служб.

Скорее всего, дворец не был таким обширным, как мне представлялось вначале, однако он так изобиловал винтовыми лестницами, узкими темными коридорами, крошечными каморками, в расположении которых не было никакой системы, что вскоре я окончательно заблудилась и просто блуждала наугад. Многие покои соединялись друг с другом, образуя запутанные анфилады, и повсюду царило запустение, громоздились горы старого хлама, припорошенные толстым слоем вековой пыли. Каждый раз, наткнувшись на окно, я выглядывала наружу, пытаясь определить, где нахожусь, но многие комнаты освещались лишь потолочными окнами или узкими проемами, выходящими в коридор. То тут, то там попадались окна, пробитые во внешней стене, и я видела окрестные горы. Один из маленьких двориков был даже огражден открытой аркадой, за которой открывался великолепный вид на ущелье Адониса; вдалеке белели покрытые снегами горные вершины, а под ногами стена отвесно обрывалась прямо в бурлящую стремнину. Помнится, одно из окон первого этажа, расположенное в конце длинного темного коридора, выходило на север, в сторону деревни; однако это окно было заперто на засов, а по обе стороны от него находились две тяжелые двери с крохотными окошками, забранными толстой решеткой. Я без труда догадалась, что за этими дверями располагалось не что иное, как тюремные камеры.

Проплутав так часа два, измазав руки и запачкав пылью туфли, я ни на йоту не приблизилась к цели. Нигде не было ни двери, мало-мальски похожей на черный ход, ни лестницы, которая могла бы к ней вести. Правда, во время моих блужданий мне изредка попадались какие-то запертые двери. Самой многообещающей из них казалась калитка на восточной стороне майдана, высокая, с узким отверстием для доступа воздуха, забранным частой решеткой. В эти послеполуденные часы дворец казался совершенно пустынным, нигде не было ни души. Я подтянулась и выглянула наружу, но не разглядела ничего, кроме пары-другой ярдов мощенного грубым камнем коридора, ведущего в пустоту. Было ясно, что коридор располагается на том же уровне, что и калитка, и ведет не в том направлении. Никакого намека на лестницу, и к тому же калитка все равно была крепко заперта. Лестницы попадались в изобилии, они располагались совершенно бессистемно и вели вверх и вниз, с этажа на этаж, доводя до умопомрачения своей хаотичной запутанностью. Однако нигде я не встретила ни намека на фундамент или подвальный этаж. Самый длинный лестничный пролет насчитывал всего двенадцать ступенек и вел наверх, в галерею, окружавшую по периметру огромный гулкий зал, в котором можно было бы задавать балы. Под крышей в нем гнездились ласточки, в незастекленные оконные проемы пробилась и заполонила стены пышная бугенвиллея. Вдоль зала тянулись два ряда высоких сводчатых окон, подоконники их находились на уровне колена: внешний ряд был пробит в южной стене дворца, а внутренний выходил в длинный коридор, в котором, помимо этих окон, не было больше ни одного источника света. В пыльном воздухе висели горячие косые контрфорсы солнечных лучей, проникавших сквозь наружные окна; с колонн безжизненно свисали пурпурно-красные цветы. Грохот реки, бурлящей в далеком ущелье, казался всего лишь тихим шепотом.