Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

– Ваша спальня рядом, – сказал мистер Летман, – а по соседству находится баня. Я, разумеется, имею в виду настоящую турецкую баню – хаммам, с парными, холодными комнатами, массажными залами и всем, что положено. – Он усмехнулся. – Но, как вы сами догадываетесь, без пара.

– И никакой горячей воды?

– Смеетесь? Но проточной воды сколько угодно, прямо из ледников, и вся она – к вашим услугам. – Улыбка исчезла, Джон Летман с сомнением взирал на меня. – Знаете, это довольно храбрый поступок – остаться здесь. Мы не очень-то привыкли к гостям.

– Мне здесь очень нравится, – искренне призналась я.

– Каким бы ни был этот дворец в остальных местах, эта часть, наверно, представляется вам сгустком настоящей восточной романтики, верно? Бог свидетель, я надеюсь, что вы сохраните ваши иллюзии… К сожалению, спальня еще не готова. Я позову Халиду, чтобы она навела там порядок и принесла вам полотенце. Хотите что-нибудь еще?

– Только зубную щетку, хотя не знаю, приспособлен ли хаммам для чистки зубов. Не глядите так встревоженно, я шучу. Одну ночь я прекрасно обойдусь без роскоши. Могу я на ужин попросить яблоко? Надеюсь, в распорядок дня тетушки Гарриет входит ужин?

– Помилосердствуйте, – рассмеялся Джон Летман. – Мало того, вам будет приятно узнать, что Халида не держит меня на той же диете, что и вашу тетушку. Но к сожалению, мне пора. – Он взглянул на часы. – Вам, наверное, хочется пить. Я сейчас пришлю вам что-нибудь выпить. Скоро стемнеет, и вам будет сложно осматривать дворец, но все равно, гуляйте, где хотите – конечно, за исключением покоев принца. Если заблудитесь, позовите на помощь меня или Халиду, мы вас выведем.

– Спасибо, я лучше побуду здесь. В саду так красиво.

– В таком случае через полчаса я вернусь, и мы поужинаем.

Когда он ушел, я присела на диванные подушки, глядя через стремнину туда, где на дальнем склоне долины последние лучи заката золотили верхушки деревьев. Ниже по склону тени сгущались до фиолетовых, дно долины было погружено в черноту. Скоро стемнеет. Внезапно я почувствовала, что устала до смерти, и горячо понадеялась, что напиток, который принесет Халида, не окажется араком – традиционным арабским угощением для гостей.

Это действительно оказался не арак, и принесла его отнюдь не Халида. На пороге неслышно появился коренастый юноша-араб, одетый в белую, как у Хассима, рубаху. Я поняла, что это брат Халиды – Насирулла. Он держал в руках поднос, на котором стояли зажженная керосиновая лампа, два стакана и бутылка золотистого вина из долины Бекаа. Это чудесное вино, легкое и сухое, одно из лучших, что производится в Ливане. В этот момент я не могла пожелать ничего лучшего. Я начала думать о мистере Джоне Летмане гораздо благосклоннее.

Я заговорила с Насируллой. Он искоса взглянул на меня, покачал головой и ответил что-то по-арабски. Потом поставил лампу в нишу у двери, небрежно поклонился по-восточному и вышел.

При свете лампы темнота, как это всегда бывает, сгустилась буквально на глазах. Спустя считаные минуты после ухода Насируллы синее небо за окном почернело, а часам к семи тьма стала непроглядной.

Поджав ноги, я устроилась на кушетке у окна и, потягивая золотистое вино, принялась гадать, что мне принесет эта удивительная ночь.

Стояла полная тишина. Ночное небо напоминало черный бархат, усеянный яркими серебристыми звездами, к тому же оно, окончательно воссоздавая иллюзию бархатного занавеса, гасило все звуки. Стихло даже тихое журчание реки под окном. Смолкли голуби в саду, ни малейшее движение воздуха не колыхало перистые листья на верхушках деревьев. Через открытую дверь в комнату лилось благоухание жасмина, роз и еще каких-то неизвестных пахучих цветов. Сквозь волну экзотических ароматов зловещим подтекстом пробивался едва ощутимый сладковатый привкус гниения, исходящий от пруда.

В четверть восьмого вернулся Джон Летман, а за ним Насирулла внес поднос с ужином. Там был обжигающе горячий суп в широком термосе, тарелка шаурмы – блюда из баранины, замаринованной с уксусом, лимоном, луком, кардамоном и жаренной на длинном вертеле. На гарнир подавалась пиала салата, тарелка с бледно-желтым сливочным маслом и полголовки козьего сыра, горка пресных лепешек, несколько яблок и еще одна бутылка вина. Насирулла поставил поднос на низенький столик, сказал что-то мистеру Летману и удалился.

– Если вы называете это простой, скромной жизнью, – сказала я, – то считайте, я с вами.

Летман рассмеялся:

– Я уже сказал, что Халида подкармливает меня дополнительно. Кстати, Насирулла говорит, что она сейчас придет прибраться в вашей комнате.

– Сколько хлопот я вам причиняю. Взять хотя бы этот поднос – его накрыли и принесли сюда ради меня. Где вы обычно ужинаете?

– Чаще всего здесь. Дело в том… – добавил Летман, словно извиняясь, – вы сами рано или поздно это узнаете, так что я могу вам сказать. Видите ли, эти комнаты мои. Нет, нет, послушайте, пожалуйста… Я все равно сегодня собирался ночевать в другом крыле, так что не думайте, что вы причинили нам беспокойство.

– Не причинила вам?.. Мистер Летман, у меня нет слов! Выселить вас из собственной комнаты!

Но он остановил поток моих возражений, разливая суп и подавая его мне в большой кружке с круглыми ручками. Потом протянул кусок арабской лепешки и наполнил мой бокал вином. Он словно пытался загладить неловкое впечатление, оставшееся после того, как он долго не хотел впускать меня; а может быть, поскольку тетушка Гарриет согласилась меня принять, верх взяло традиционное восточное гостеприимство и Летман со слугами-арабами не знал, что бы еще предпринять, чтобы сделать мое пребывание во дворце как можно более приятным. Трудно было предположить, что мой нынешний жизнерадостный хозяин и скованный, сонный, одурманенный наркотиком юноша, который днем встретил меня во дворе, – это один и тот же человек. Он из кожи вон лез, чтобы порадовать меня, и за ужином мы скоротали время в очень занимательной беседе.

Джон Летман немало знал об истории Дар-Ибрагима и поведал много интересного о том, каким образом во дворце леди Гарриет поддерживается, по его выражению, «режим жесткой экономии», но я заметила, что он очень мало рассказывает о самой тетушке Гарриет. В его сдержанности я ощутила уважение и симпатию к пожилой леди. Единственное, о чем я сознательно избегала упоминать, – это о приезде Чарльза в Сирию и о том, что он тоже собирается вскоре навестить тетушку Гарриет. Я намеревалась выбрать подходящий момент и сама рассказать тетушке о том, что он желает ее видеть, обойдя тем самым все возможные недоразумения, которые возникли бы при передаче известия через третьи руки. Дело было не в том, что я боялась, что меня станут отговаривать. Чарльз был прав. Если она так легко согласилась принять меня, внучатую племянницу, которую она едва помнит, то ее любимчик Чарльз может считать, что уже сидит подле тетушкиного ложа.