Сара Пэйнтер - Весь этот свет

– А почему вы думаете, что их нет? Они слишком большие? Или страшные? Или вы просто инстинктивно чувствуете, что они не настоящие?

Про себя я поблагодарила его, что сохраняет спокойствие и говорит со мной как с разумным человеком.

– Скорее всего последнее – я просто это знаю, – но еще дело в том, как они себя ведут. Сидят на кровати или, например, у меня на плече.

– Вы их чувствуете? – Стивен указал на свое собственное плечо. – Когда они тут сидят, вы это чувствуете?

– Иногда, – призналась я. – Маленькие птички очень легкие, и, если на мне пиджак, я не чувствую их когтей. Но если они побольше – вороны, например, – я ощущаю их вес.

– Что ж, это очень логично. И вполне реально.

– Ну если не знать, что они не реальны, то да.

– Могут ли они быть настоящими, вот вопрос. Птицы к нам уже привыкли, они совсем не боятся людей, – он указал на голубя, который подошел к нам, едва мы сели на скамейку, и стал клевать землю у наших ног.

– Нет, – сказала я, – они не настоящие.

– Ладно. А сейчас вы их видите?

Я огляделась. Не считая настоящего живого голубя, никаких птиц поблизости не было. Это разочаровало меня больше всего. Я так надеялась услышать голоса птиц, их пение и трели.

– Сейчас весна. Куда же они делись?

– Думаю, просто это место их не впечатляет.

Начав, я уже не могла остановиться. Вместо того чтобы выбрать легкий путь и перевести тему, скажем, на варианты планировки сада при наличии небольшой территории или на последние результаты футбольных матчей, я сказала:

– Я вижу призраки птиц, прежде чем случится что-то плохое. Они – предупреждение. Я не всегда знаю, о чем они предупреждают, но иногда догадываюсь.

– Вы в самом деле в это верите?

– Я понимаю, так не бывает, если вы это хотите выяснить. Я знаю, что видеть птиц по меньшей мере странно, поэтому придумала причину и пытаюсь связать с последствиями, чтобы объяснить все это, придать какой-то смысл.

– Нет ничего странного, чтобы после травмы головы видеть галлюцинации.

– Это вы уже говорили. Но я видела птиц в детстве, задолго до травмы головы.

– В детстве у вас не было травм?

– Нет, – я сжала губы.

– Ладно. – Стивен больше не смотрел на меня; задумавшись, чуть изогнув губы, он разглядывал серую стену напротив. Я же изучала его профиль, радуясь отсутствию зрительного контакта и возможности на него смотреть. У него было очень приятное лицо. Лицо, глядя на которое хотелось открыться, довериться, поделиться сокровенным – сделать то, чего я обычно с успехом избегала. Его лицо было таким приятным, что я даже не злилась на себя за свою беспомощность, за то, что веду себя как птенец, только что появившийся из разбитого яйца.

– А какой вы были в детстве? – спросил он. – Не было ли у вас…

– Если вы сейчас скажете «склонности фантазировать», то этот разговор официально закончен.

Он улыбнулся, по-прежнему не глядя на меня.

– Я хотел сказать «странностей», но это было бы грубо.

– Нет, странностей у меня не было. Во всяком случае, диагноза мне никто не ставил. И да, я знаю, что у детей бывают воображаемые друзья, навязчивые идеи и всякая хрень, которая считается нормальной, пока они не вырастут.

– Я бы сказал «в пределах нормального», – уточнил он.

– Ну а что скажете обо мне?

Повернувшись, он посмотрел мне в глаза.

– Я думаю, вы пережили настоящий ад, поэтому вернуться к своим детским привычкам – абсолютно нормальная и понятная реакция на травму.

– Понятно, – сказала я, чуть ссутулившись. Разочарование было полнейшим, и я даже не знала, на что надеялась; это было хуже всего.

– Еще я думаю, вы одна из самых сильных людей, что мне доводилось видеть, и если кто-то и может вернуть себе былое восприятие себя и физическую силу, то это вы.

Ну вот, теперь он решил наполнить меня уверенностью в себе. Меня замутило.

– И если в детстве вам было свойственно видеть птиц, то неудивительно, что вы видите их теперь. Если только они не указывают на психологические проблемы. Некоторые люди видят темные геометрические фигуры, неясные силуэты или птиц, когда они в депрессии. Вы не в депрессии?

– Я в больнице, – сказала я сухо. Мне хотелось, чтобы этот разговор закончился. Мне хотелось, чтобы он никогда не начинался.

– Вы хорошо спите? Ваш аппетит изменился? Вы по-прежнему находите радость в тех же вещах, что любили раньше?

Ну замечательно, теперь он крупной рысью поскакал по моему анамнезу. На случай, если я забыла, что являюсь пациентом.

– Раньше… ну, раньше я любила бегать. Еще любила пить холодное пиво и плавать в бассейне, ходить в рестораны, пить вино и до полусмерти заниматься сексом со своим мужчиной, – я опустила глаза. – Вот в чем я находила радость.

– Простите, – тихо сказал он, – это было глупо с моей стороны.

– Нет, – я глубоко вздохнула, – это вы меня простите. Я просто…

– Я во всем виноват, – сказал Стивен. – Я вас раздражаю. Пытаюсь помочь, вместо того чтобы выслушать.

Его серьезность чудесным образом изменила мое настроение. Он был так очаровательно серьезен; мне захотелось побыть веселой, легкомысленной.

– Вы видите в этом проблему?

– Другие видят, – сказал Стивен, заметно расслабившись, хотя хмурая складка между бровями осталась. Упрямая маленькая складка, которую мне хотелось разгладить пальцем. – В общем, вы прекрасно справитесь без моих глупых замечаний.

– Честное слово, нет, – сказала я. – Они не глупые. Мне нравится с вами разговаривать. Я просто чувствую себя так странно. Как будто скучаю по дому, не зная, где мой дом.

Он кивнул, придвинувшись ко мне, словно я была самым милым созданием, на которое ему доводилось положить глаз.

Я как раз собиралась сказать, что скучаю по маме, хотя совсем ее не знаю, но тут распахнулась дверь. Я подалась вперед, и новая вспышка боли вернула меня в настоящее. Отличное напоминание о том, как близка я была к тому, чтобы Стивен расколол меня, как орех.

– Очень мило, – проревел Марк, вложив все силы в сарказм. – Дополнительные сеансы?

Стивен поднялся и протянул ему руку.

– Добрый день.

Марк не удостоил его ответом.

– Чем занимаетесь? Физиотерапией? Нейропсихологией?

– Марк, не надо, – пробормотала я.

Стивен выпрямился.

– Я здесь не по работе. Не потому что этого требует мой долг врача.

– Я понял, – сказал Марк.

– Как друг, – уточнил Стивен.

– Надо быть осторожнее, – буркнул Марк, чуть смягчившись.

Я выпрямила спину. Когда тон Марка не к месту становился спокойным, это означало, что он в бешенстве.

– В конце концов, – продолжал он, – существуют определенные правила, не так ли? Руководящее указание, как обращаться с наиболее уязвимыми пациентами?

– О чем вы говорите? Хотите сказать, я какой-то злодей?