Сара Пэйнтер - Весь этот свет

– Он рассказывает мне о мире. О великих идеях. Он так много думает. Говорит, что я ничего не понимаю, и задает такие вопросы, что я думаю о жизни за пределами этого всего.

– Больницы?

Эви пожала плечами.

– Больницы, Брайтона, Англии.

– Не люблю об этом думать. Папа всегда читал газеты вслух за завтраком, и меня это злило. Если узнаешь плохие новости, трудно потом забыть.

– Роберт так не считает. Он говорит, самое главное для нас – быть в курсе событий. Чем больше мы знаем, тем лучше будем готовы.

– К чему? – спросила Грейс, поглубже зарываясь в одеяла.

– К чему угодно, – ответила Эви. – В этом все дело, Грейси.

Грейс жила в постоянном страхе, что однажды доктор Палмер позовет ее на репетицию, но чем меньше оставалось до праздника, тем чаще она думала – нельзя же быть такой глупой. Доктор изменил свое решение и сообщил, что будет показывать карточные фокусы и «магические кольца». Грейс сомневалась, что для этого ему нужна ассистентка, и понемногу начала надеяться, что о ней забыли.

Концерт представлял собой попурри из песенок и сценок. За несколько дней до него в комнате отдыха не смолкал шум. Грейс разглядывала старательно прорисованные маски из папье-маше, разложенные сушиться на теннисном столе, когда к ней неожиданно подошел доктор Палмер.

– Вы будете очаровательны в такой маске, сестра Кемп.

Маски были жуткими, кривыми лицами, раскрашенными в примитивные цвета, и Грейс не знала, что ответить. Она попыталась сказать «спасибо, доктор», как того требовала вежливость, но язык прилип к небу, челюсти плотно сжались.

– Сегодня у нас должна быть генеральная репетиция, – сказал он, – но нам она ни к чему. Всю работу я возьму на себя, просто делай, что я скажу, и улыбайся зрителям.

Желудок Грейс скрутило. Доктор Палмер сразу же ушел, ничего больше не сказав.

В день праздника у Грейс так сильно разболелся живот, что она подумала, ее стошнит. При мысли о том, что придется снова общаться с доктором Палмером, а потом вместе с ним выступать на глазах у зрителей, у нее сжалось сердце. Она едва могла дышать.

– Не вздумай разболеться, – сказала Эви, надув губы. – Пропустишь мой номер!

До этого момента Грейс даже не задумывалась о такой возможности. Надежда на спасение пронзила все ее тело. Положив ладонь ей на лоб, Эви нахмурилась.

– Фу, какая ты горячая! Я позову сестру.

Сестра Беннетт не верила в болезни, во всяком случае, когда дело касалось младшего персонала. Барнс однажды рассказывала (не без гордости), как ее заставили отработать полную смену, несмотря на температуру. Грейс поняла, что выход только один – слечь, поэтому соврала сестре, что ее трижды стошнило, и случилось чудо: сестра Беннетт велела Эви отвести Грейс в лазарет для медперсонала – помещение на двоих в дальнем конце коридора – и сказать дежурной сестре, что у них не хватает рук.

– В такой день, – добавила она, но без привычной грубости.

Грейс кое-как доплелась до комнаты, голова кружилась. Она подумала – сестре Беннетт и в голову бы не пришло, что кто-то может в первомайский праздник сказаться больным. По своей воле пропустить концерт, стаканчик сидра за обедом и знаменитый пирог с цукатами, который готовит помощница медсестры, – этого сестра Беннетт никогда не смогла бы понять.

Эви, сердитая, ушла на завтрак, и Грейс закрыла глаза. Она чувствовала себя слабой, как воробушек, кожа была холодной и липкой, но душа ликовала.

Я определенно шла на поправку. Я могла дойти от конца коридора до верхней ступеньки главной лестницы и обратно. Следующая цель, какую я себе поставила, – воспользоваться лифтом. Если я смогу ездить на лифте, я смогу выйти в сад. Я знала, тут есть сад, и мне до смерти хотелось его увидеть. Я, можно сказать, на нем зациклилась.

После визита Пат все стало ощущаться более реалистично. До меня наконец дошло – все это не странный сон. Я в самом деле попала в автокатастрофу, в самом деле попала в больницу, и теперь, пока окончательно не приду в себя, буду тут торчать. Я много слышала о том, что от пациентов требовали, чтобы они уносили ноги, как только они на них встанут, но этот принцип явно не работал с теми, кто вышел из комы. Может, я, конечно, торопила события. Но, в конце концов, я защитила диссертацию по физике, а не по медицине, так откуда мне было знать.

Во всяком случае, у меня наконец появилась цель. Доктор Канте сказала, что я отправлюсь домой, как только мои прогулки перестанут заканчиваться в отделении неотложной помощи. Мне хотелось увидеть дом, который купил Марк, и начать в нем новую жизнь. Во всяком случае, мне казалось, что я этого хочу. Жизнь за пределами больницы представлялась чем-то смутным и нереальным. Меня всецело поглощали кратковременные желания. Выпить чашку хорошего чая. Выспаться в кровати без откидных ограждений. Но больше всего я хотела отправиться в больничный сад.

Я твердо решила это сделать. Я прошла по коридору и нажала кнопку вызова лифта. Я знала – если он придет недостаточно быстро, я потрачу все бесценные силы на то, чтобы стоять и ждать. Я рассматривала вариант прислониться к стене, но боялась, что мне станет слишком удобно и я не смогу достаточно быстро войти в лифт, когда двери откроются, поэтому подошла к ним настолько близко, насколько хватило решимости. Мне совсем не хотелось, чтобы меня сбила с ног выходившая из лифта толпа. Я никак не смогла бы от нее уклониться. Этот сценарий заставил меня почувствовать свою уязвимость и несколько занервничать. Я выпрямила спину. Ничего страшного тут нет, сказала я себе. Я справлюсь.

Когда на табло загорелась цифра «4» и двери открылись, лифт был пуст. Я выдохнула с облегчением и просунула руку между дверьми, чтобы помешать им закрыться, пока я вхожу. Беспокоиться было не о чем, ведь больничные лифты были рассчитаны на тех, кто не очень хорошо ходит, но сердце колотилось так, словно мне в любую минуту грозила опасность.

Я чувствовала, как пот сбегает по спине под футболкой. Надела толстовку на случай, если снаружи будет холодно. Снаружи! В самой больнице было жарко, как в аду, даже если не учитывать, как пришлось напрягаться при ходьбе.

Выйдя из лифта, я увидела знак. В конце широкого коридора была зеленая стрелочка, указывавшая вправо. Я решила идти по ней. Зеленый – значит, трава. Зеленый – значит, открытое пространство и свежий воздух. Должно быть, там будут скамейки. В конце концов, пациентам нужно сидеть. Но больше я ничего не могла представить. Что я увижу? Аккуратную лужайку и пару клумб? Огромный дуб и белочек, бегающих по его раскинутым ветвям?

Боль в колене, все это время еще терпимая, на полпути по коридору начала сильно досаждать. Люди, идущие в том же направлении, что и я, расступившись и окружив меня, с легкостью обгоняли. Старик лет девяноста сидел у окна на пластмассовом стуле и смотрел в окно; может быть, он тоже хотел выйти в сад. Это зрелище укрепило мой дух, и я смогла немного прибавить скорость. Я не пенсионерка. У меня все получится.