Сара Пэйнтер - Весь этот свет

Одна из прогулок завела меня в больничную часовню. Я немного постояла у двери, чувствуя странное желание войти. Потом осознала, что говорю сама с собой – теперь это стало привычным. Я что, была религиозна? Неужели тот факт, что я была верующей, тоже забылся из-за катастрофы?

Пока я раздумывала обо всем этом, глядя на плакаты с голубками и письма надежды, приколотые к входной двери, до меня дошло, что чувство чего-то знакомого было всего лишь узнаванием. Я поняла, точно так же, как понимала все, что всегда знала и что просто выпало у меня из памяти – туда, где молятся, меня было не затащить и на аркане.

Еще я вспомнила, что Пат воспитывалась не в католической вере, но приняла ее, выйдя замуж за Дилана. С рвением, во всем отличавшим Пат, она ударилась и в религию. Дилан был ко всему этому совершенно равнодушен, а вот она вела себя так, будто сам Папа Римский вот-вот собирался нагрянуть к нам с визитом.

Я прислонилась к стене, к плакату, гласившему «Господь любит тебя», и вместо бежевой стены напротив увидела картину, висевшую у нас в зале. Иисус – худое красивое лицо, добрые темные глаза, смотревшие почти кокетливо.

Пат хотела всюду развесить картины, изображавшие Деву Марию, а Джерейнт вечно с ней спорил. Он твердо выбрал для себя позицию белой вороны и, казалось, поставил своей целью всех бесить. Иногда выходило довольно смешно, когда Джерейнт сказал, что Иисус прямо секси, что он аж запал на Сына Божьего. Всю ночь мы не могли успокоиться, вспоминая, как побагровело лицо Пат, как она пыталась найти хоть какой-то ответ. Мы спорили, что ее больше разозлило – богохульство или однополое влечение.

Добившись столь бурной реакции, Джерейнт уже не мог перестать выводить Пат из себя.

– Ты отправишься в ад, будешь целую вечность мучиться и страдать, – предупреждала она, а потом просила Дилана: – Ну хоть ты ему скажи!

В таких случаях она всегда взывала к мужу. В конце концов, ведь это он был крещен в католичестве, поэтому она надеялась на его авторитет. По крайней мере, поначалу. Но его мягкий характер и не особенно ревностная вера ничем не могли помочь, и она просто пускалась в разглагольствования. Нудила о грехах и требовала, чтобы Джерейнт вместе с ней молился.

Мы ходили в церковь Богоматери, Звезды Моря. Большинство жителей нашей деревни были либо атеистами, либо посещали протестантскую церковь. Пат говорила, мы подвержены двойному искушению, раз мы католики и живем в Уэльсе. Двойной облом.

Прижавшись к стене, мучаясь физической усталостью и жадно ловя воспоминания в надежде, что их поток не остановится, я все отчетливее понимала, что религиозное чувство понемногу начинает прорастать во мне. Я хотела попросить Бога о помощи. Хотела заключить сделку с высшими силами, в которые даже не верила. Если мой мозг снова начнет нормально работать, если Ты вернешь мне память, бормотала я тихо, я, так и быть, поверю в Тебя.

Я выждала момент, просто чтобы выяснить – может, доктор Адамс прав и со мной в самом деле свершится чудо?

Пат говорила, что смысл жизни – в страданиях. Или в том, чтобы чувствовать свою вину оттого, что в жизни мало страданий. Или оттого, что недостаточно хорошо себя проявил перед лицом страданий. Когда вместо сказок тебе рассказывают перед сном жизнеописания святых, ты уж точно ощутишь свою неполноценность. Как можно встать в один ряд со святой Луцией, покровительницей слепых, несущей свои глаза на блюде? [17] Раннехристианская святая и мученица, приняла обет безбрачия; по легенде, вырвала себе глаза, чтобы взглядом не прельщать поклонников. И что раздражало больше всего, я до сих пор чувствовала себя грешницей, которую наказали совершенно справедливо.

В историях о близнецах обычно один хороший, а другой плохой. На нас с Джером тоже достаточно рано наклеили ярлыки. Я считалась послушным ребенком, а он – тем, который не может быть чистеньким и аккуратненьким, когда пора идти в воскресную школу. Более того, который вообще не может ходить в воскресную школу. Жутковатая леди, заправлявшая ей, чаще выгоняла его в коридор, чем позволяла сидеть в зале. Я прилежно склонялась над раскраской, затушевывая корзинку с малюткой Моисеем или ослика, на котором ехала Мария, и чувствовала тугой узел в животе, оттого что у Джера опять проблемы и ему снова влетит от Пат, когда мы придем домой. Но еще хуже было чувство разочарования в самой себе. Будь я посмелее, меня выставили бы в коридор вместе с Джером, и мы бы прекрасно повеселились. Но нет, я пыталась раскрашивать никуда не годными сломанными карандашами. Мне не хотелось стараться для ужасной учительницы, но я боялась этого не сделать и ненавидела себя за трусость и мягкотелость.

Это Джер, а не я, ничего не желал делать в начальной школе, потому что не видел смысла переписывать слова, чтобы улучшить почерк, и учить фонетику, когда он с трех лет умел читать. К тому времени как мы перешли в средние классы, он окончательно взбунтовался и почти перестал появляться на уроках. Я же старалась еще лучше, как бы за нас двоих. Не помню, чтобы он хоть раз ставил это мне в укор, хотя наши успехи, безусловно, сравнивали.

Когда меня начали донимать старшеклассники, Джер стиснул зубы. Я сказала ему – не волнуйся, я сама с ними справлюсь. Если совсем честно, особой травли я не ожидала. Я была девочкой. Я ни на миг не верила всерьез, что со мной могут сделать что-то нехорошее. Скандалы обычно бывали двух разновидностей: девочки говорили друг другу гадости, давали пощечины и дергали за волосы, а мальчишки отвешивали соперникам настоящие тумаки и, сцепившись, катались по земле, пока их не разнимет учитель.

Поэтому, когда Джастин и его друзья-неандертальцы после школы зажали меня в угол у автобусной остановки, я занервничала, но не то чтобы по-настоящему испугалась. Не так, чтобы рвануть наутек. Я думала, нужно послушаться советов взрослых и просто поговорить с ними. Сейчас страшно вспоминать, как близка я была к катастрофе. Три огромных пацана, почти мужчины. Шестнадцатилетних, широкоплечих, усеянных впечатляющими прыщами, с хорошо развитыми челюстями. Все, кто не нравился этой части общества, становились изгоями.

Я знала – одним из них был Джер. Я была тише воды ниже травы, поэтому никак не могла не только задеть кого-то, но и вообще обратить на себя внимание. Но Джера эта компания терпеть не могла. Когда мы только перешли в среднюю школу, они его били. В последние пару лет они вроде бы успокоились – может, им надоело, или Джер волшебным образом научился стоять за себя, но только они отстали.

Теперь Джастин стоял ко мне вплотную. Первая волна страха прошла по телу, когда в нос ударил запах дезодоранта «Линкс» и тестостерона. Его приятель, имени которого я не знала, незаметно подошел ко мне сзади и внезапно схватил за руки. Стянул их за спиной, дернув так, что я вскрикнула. По щекам сами собой потекли слезы, и я не могла их стереть. Я поняла, что теперь моя судьба зависит от них, и ощутила настоящий страх.