Сара Пэйнтер - Весь этот свет

Грейс еще раз повернулась влево, вправо, влево, вправо. Потом заглянула себе за спину и увидела, как что-то мелькнуло. Очень быстро, так что Грейс не была уверена, в самом ли деле там что-то было. Можно ли увидеть то, что у тебя за спиной? Или ее разум играет с ней нехорошую шутку? А может быть, виновата усталость? Но в глубине души Грейс знала: там была черная тень. Она видела эту тень. Похожую на звезду, с заостренными краями, такую темную и жуткую, что у Грейс перехватило дыхание.

По утрам выпадали драгоценные минуты, когда в палате было относительно тихо и я могла почитать в тишине. Я вновь раскрыла книгу об истории больницы. Она успокаивала, как любимая игрушка, пусть даже я оставила надежду увидеть на ее страницах свою медсестру. Но внезапно, листая книгу в надежде хоть немного отвлечься от мыслей о Джерейнте, я ее увидела. Я рассматривала фотографию «железных легких» – бедный ребенок был засунут в огромную машину, над ним висело зеркало под таким углом, чтобы он мог увидеть хотя бы часть палаты, а не просто таращиться в потолок. Я была так поглощена этой жуткой сценой, что не сразу узнала медсестру, стоявшую рядом. В руке у нее был маленький паровозик, будто фотограф заснял их посреди игры, и да, это была моя медсестра. Грейс. Будто я видела сон наяву. У меня перехватило дыхание. Она была настоящей .

Надпись под фотографией гласила: «Первый в больнице аппарат искусственного дыхания, подарок филантропа лорда Нуффилда».

Ни слова о пациенте и медсестре – они служили только декорациями для огромной машины. Металлической коробки, чем-то напоминающей сканеры, с которыми мне доводилось иметь дело на работе. Пугающей для пациентов, жизненно необходимой для ученых, завораживающей – для кого угодно.

Это точно была моя медсестра. Прекрасный овал умиротворенного лица. Как на картинах прерафаэлитов.

Поднеся книгу к глазам, я вгляделась в фотографию. В то, как пальцы Грейс держат игрушечный паровозик, в выражение ее глаз, смотревших на мальчика. Ее губы были разжаты, казалось, она что-то говорила, и мне невыносимо захотелось узнать, о чем они беседуют. Я порадовалась за мальчика. Раз уж ему суждено было заболеть полиомиелитом и попасть в эту адскую машину, по крайней мере с медсестрой ему явно повезло.

Интересно, выздоровел несчастный мальчик или стал одной из жертв, вошедших в мрачную статистику? Вряд ли что-то могло быть хуже, чем провести последние минуты жизни запертым в чудовищный агрегат. Я представила, как лежу на спине, мое тело сжимает металл, меня кормят с ложки и умывают.

Желудок скрутило, и я ощутила, как падаю. И внезапно оказалась в металлической коробке, но другой. Повсюду было разбитое стекло, сверкавшее в свете ярких огней. Ремень туго впивался мне в плечо и живот. Я не могла пошевельнуться. По лицу текло что-то липкое и теплое, и когда я попыталась открыть глаза, то не смогла. Ресницы были склеены. Я знала, случилось нечто по-настоящему ужасное. Я знала, мне было больно. Я не чувствовала боли, но ощущала всем телом нечто холодное, пугающее, и слова «все очень плохо» беспомощно кружили в мозгу.

Это была автокатастрофа. Я вспомнила, как находилась в машине. Слабая радость оттого, что я это вспомнила, тут же сменилась подкатившей тошнотой. Стало так страшно. Воскрешать все это в памяти было все равно что пробиваться сквозь бетон, каждое новое осознание изнуряло не меньше марафона.

Я заставила себя вновь вернуться в воспоминание и глубоко вдохнула, чтобы справиться с подступившей паникой. Я ничего не видела, но знала, что нахожусь в машине. Лобовое стекло, судя по всему, разбилось, потому что я всей кожей чувствовала свежесть ночного воздуха и слышала шум. Слышала, как машины едут по мокрой дороге; яркие огни вспыхивали красным сквозь закрытые глаза. Я ощутила какое-то движение в области левого бедра. Что-то коснулось моей одежды, будто маленькое животное пыталось в нее зарыться – это, конечно, было не так, – а потом у меня что-то вытащили из кармана куртки. Я пыталась заговорить, но не могла раскрыть рта, не могла издать ни звука. Может быть, только слабый стон. Позади меня кто-то ворчал, потом задвигался, пассажирская дверь открылась и тут же захлопнулась.

– Я кое-что вспомнила, – сказала я сразу же, как только пришел Марк. Мне не терпелось ему обо всем рассказать, и я не могла больше ждать ни секунды. Ну, если честно, больше всего мне хотелось рассказать об этом Стивену – для него как врача это была бы чистая победа! – но я целый день его не видела.

– Здорово, – ответил Марк и поцеловал меня в щеку. – Надеюсь, наше первое свидание? Оно было чудесным.

Сразу же всплыли детали. Слова «первое свидание» немедленно восстановили в голове все кадры. Воспоминания возвращались, словно наконец открылись двери, и теперь ничего не мешало им вернуться. Я вспомнила, как мы с Марком остались вдвоем после работы и как после пары коктейлей мне пришла в голову глупая идея провести с ним ночь, но он отказался признать, что это было несерьезно. Проснувшись утром после той ночи, я почувствовала себя довольно глупо, а он был в романтическом настроении, пошел купить нам завтрак и утренние газеты, днем позвонил, чтобы сказать, как прекрасно все прошло, и так упорно приглашал на обед, что я в конце концов согласилась, отдав должное его настойчивости.

– И это тоже, – признала я, – но рассказать я хотела о другом. Я вспомнила, как была в машине.

Марк только что сел, но тут же подпрыгнул.

– Хочешь кофе? Мне нужно выпить кофе.

– Ты слышал, что я сказала? Я вспомнила…

– Мир не вращается вокруг тебя, Мина, – буркнул Марк. – Я плохо спал, у меня был тяжелый день, и мне нужно выпить кофе, – и он ушел.

Я стала вставать с кровати, чтобы пойти вслед за ним, но он уже вернулся, и вид у него был такой, словно он поссорился со мной и теперь хочет мириться. Принес два стаканчика, поставил на столик, вновь закинул мои ноги на кровать. Спину при этом свело, но я знала, что он пытается помочь, и ничего не сказала. Но, конечно, он заметил гримасу, перекосившую мое лицо, поэтому буркнул «извини» и стал взбивать подушки.

– Там кто-то был, – продолжала я, не в силах держать это в себе.

– Само собой, «Скорая помощь». И полиция. Ты всех на уши поставила. Хорошо еще, никто не пострадал.

Меня снова пронзило чувство вины. Что, если я неосторожно вела машину? Я знала, что не употребляла ни алкоголя, ни наркотиков, но у меня могло быть паршиво на душе. Новое осознание пронзило, как электрошоком, открылась новая дверь: да, у меня было паршиво на душе. Почему, я так и не поняла, но ощущение было стопроцентно верным.

– Кто-то сидел рядом со мной. А потом вышел, – я старалась уцепиться за эту мысль, старалась вновь вернуть ту ясность, с которой это увидела. – Дверь закрылась. Не моя, а пассажирская.