Наталья Александрова - Алмаз лорда Гамильтона [litres]

– Да ладно, – отмахнулась Женя, – думаешь, не знаю, чем ты тут занимаешься? Памятники старинные с могил воруешь и на сторону продаешь!

Она сказала это просто так, чтобы толстяк не приставал и не вздумал ее обыскать, но тот вдруг ужасно побледнел, потом покраснел и начал хватать ртом воздух. Женя даже испугалась, что он тут и окочурится на рабочем месте. Впрочем, какое ей дело? Но, выходит, она права, толстяк – жулик, ишь, как его разбирает.

Ладно, пора уходить, ничего она тут больше не выяснит. И Ерусалимского не найдет.

У ворот кладбища ее настиг звонок мобильника. Номер был незнакомый.

– Женя… – раздался неуверенный, смущенный голос, – Женя, это Расторгуев.

– О! – удивилась Женя. – Здравствуйте, Андрей Палыч! А вы разве не в Москве?

– Я уезжаю сегодня ночным поездом, и я хотел… – он помолчал, так что Женя решила взять разговор в свои руки.

– И вы хотели попрощаться. Что ж, всего вам хорошего, как говорится, счастливой дороги. Мне было очень приятно с вами пообщаться, вы хорошо танцуете…

– Женя! – теперь в голосе Расторгуева не было неуверенности. – Я не хочу прощаться, я хочу с вами увидеться! Посидим в кафе, поговорим, потом погуляем, погода такая хорошая…

– Хорошая? – Женя вспомнила, что с утра лил тоскливый дождь, а теперь и правда дождь прошел, и даже небо голубое сквозь тучи кое-где просматривается неровными клочками. – Да, и правда, хорошая… но, понимаете…

– Понимаю, – перебил Расторгуев, – но и вы меня поймите. Нам нужно поговорить, и если вы думаете, что я к вам клеюсь, или подбиваю клинья, или как там у вас еще говорят, то это не так. Вы меня интересуете совершенно по другому поводу.

«Вот как?» – Женя вовремя прикусила язык, чтобы не сказать это вслух. Отчего-то ей стало обидно, то есть не то чтобы обидно, а как-то неприятно. Все-таки этот Расторгуев – ужасно противный тип. Одно слово – зануда. И по какому, интересно, поводу Женя его интересует? Снова начнет про родителей расспрашивать, докапываться? Ох, и за какие грехи ей это наказанье!

Послать бы его подальше, но не получится, судя по голосу, он серьезно настроен.

– Но я сейчас никак не могу, я иду в Эрмитаж! – неожиданно брякнула Женя.

– В Эрмитаж? – все-таки ей удалось Расторгуева удивить, а скорей всего, он ей не поверил.

– Что ж… мы могли бы встретиться там, давно не был в Эрмитаже, с удовольствием пройдусь по залам…

– Нет-нет, – поспешно пресекла его бормотанье Женя, – вы же хотели со мной поговорить, так вот там это будет неудобно, я иду в Эрмитаж по делу.

Вот так вот, некогда ей с ним по залам прогуливаться в стаде туристов, у нее и правда дела.

– Так что давайте встретимся в… часа в три у… у Александрийской колонны! – Женя едва скрыла усмешку. – Найдете?

– Уж как-нибудь, – сухо сказал Расторгуев, – мимо не пройду.

Нет, ну одно слово – зануда, шуток совершенно не понимает!

Женя поднялась по помпезной Иорданской лестнице. Вместе с ней по лестнице шли бесчисленные туристы, крутя головами, ахая и замирая от обилия золотой лепнины, от имперской роскоши этого главного входа в Зимний дворец. Поднявшись на второй этаж, Женя увидела знакомую афишу – геральдические львы, раскидистые кроны деревьев. Выставка из собрания семьи Гамильтон.

Она вошла в просторный зал, пошла вокруг него по часовой стрелке среди шумной разноязычной толпы.

В начале экспозиции висели потемневшие от времени портреты четырнадцатого и пятнадцатого веков – потускневшая позолота, условные, немного наивные, тяжеловесные изображения мрачных рыцарей и их набожных жен. Пышные камзолы и кружевные воротники были выписаны тщательнее, чем лица.

Чем дальше шла Женя, тем точнее и психологичнее становилась живопись, тем больше в портретах угадывалось сходство с живыми людьми, ходившими по этой земле, дышавшими этим воздухом. И семейное сходство, черты лица и характера, передававшиеся от отца к сыну, от деда к внуку. Длинные, костистые лица, широко расставленные глаза, четко прочерченная линия бровей.

Очередной портрет, судя по табличке, принадлежал кисти Ганса Гольбейна. И в нем уже была такая яркость и точность узнавания… живые, выразительные карие глаза мужчины на портрете смотрели прямо на нее, на Женю…

Женя вдруг застыла.

Сквозь толщу времени, сквозь пелену забытья на нее обрушились воспоминания…

Такой же выразительный, пристальный взгляд.

Длинное, породистое лицо склонившегося над ее кроваткой высокого мужчины.

– Спи, лисенок! Спи, мое золотко!

– Папа, расскажи мне сказку… ту, ты знаешь, которую я люблю – про индийскую принцессу!

Отец?

Женя вздрогнула и очнулась.

С портрета на нее смотрел незнакомый человек. Человек, которого уже почти пятьсот лет нет на свете. А то, что ей вдруг померещилось… это, может быть, от духоты и многолюдья. Отца она не помнила, совершенно не помнила.

Женя поскорее отошла от гольбейновского портрета, чтобы вернуть себе душевный покой, перешла к следующей части выставки.

Здесь, в витринах небьющегося стекла, были выставлены старинные артефакты и реликвии шотландской семьи.

Меч одного из первых представителей рода, участвовавшего то ли во Втором, то ли в Третьем крестовом походе. Богато украшенный реликварий с мощами какого-то малоизвестного святого, привезенный им из Иерусалима. Герцогская корона, украшенная рубинами и топазами. Старинный арбалет, который кто-то из Гамильтонов использовал в знаменитой битве при Азенкуре. Меч в инкрустированных слоновой костью и золотом ножнах. Другие свидетельства долгой и славной истории рода Гамильтонов.

Женя проходила мимо этих витрин, не задерживаясь, скользя по ним взглядом.

В отличие от портрета кисти великого Гольбейна, они не затрагивали ее душу.

На смену оружию и реликвариям пришли табакерки, украшенные эмалью и драгоценными камнями, ожерелья и броши восемнадцатого века, фарфоровые безделушки веджвудской мануфактуры, статуэтки пастушков и пастушек в венках из роз и жасмина. Время суровых рыцарей сменилось временем куртуазных кавалеров.

Затем целая витрина была посвящена геральдике – резные гербы Гамильтонов из темного дерева и бронзы. Уже знакомые Жене львы и деревья.

Отдельно размещался массивный каменный саркофаг. Табличка рядом с ним сообщала, что этот саркофаг изготовлен еще в шестнадцатом веке и постоянно находился в Лондоне, в Сауфтворкском соборе, прихожанами которого на протяжении веков были Гамильтоны. Впервые за всю историю собора саркофаг извлечен оттуда и привезен на эту выставку…

Женя представила, каких трудов стоило доставить из Лондона этакую махину, какие сложные инженерные задачи пришлось при этом решать, и с интересом оглядела саркофаг.