Елена Касаткина - Чужими руками

«Интересно у кого?» — подумал Махоркин, и вдруг вспомнил, как совсем недавно Лена рассказывала ему, что она Овен третьей декады. «Овен — значит, родилась в апреле», — ему стало не по себе. «Вот, чёрт, мало того, что не поздравил, так ещё и отчитал».

Неудобство создавшегося положения окончательно вывело его из себя. За стеной стало тихо, что ещё больше отягощало безобразность его поступка в собственных глазах. Пока Махоркин нервно думал каким образом исправить ситуацию, дверь в кабинет снова приоткрылась и, держа в руках тарелку с внушительного размера куском торта, Лена, как ни в чём не бывало, вошла в кабинет, с выражением декламируя:

— Всё прошло: с зимой холодной

Нужда, голод настает.

Стрекоза уж не поет:

И кому ж на ум придёт

На желудок петь голодный!

Девушка поставила тарелку на стол перед Махоркиным:

— Вообще-то, Крылов позаимствовал сюжет у другого баснописца — француза Жан де Лафонте. Так вот в его варианте умирающая от голода цикада, обещает муравью вернуть долг с процентами.

— Ну, если вам больше нравится быть цикадой… — в уголках глаз следователя заиграли огоньки. Раздражение куда-то само собой улетучилось, ему стало почему-то весело и комфортно в обществе своей подчинённой.

— Бон апети! — девушка поставила тарелку на стол, — это вам от меня безе, — и не успел Махоркин собраться с мыслями, как дверь за ней закрылась.

«Ну конечно, безе. Как же иначе. Всё французское», — Александр Васильевич пододвинул к себе тарелку, на которой рассыпался белоснежной массой торт. «Безе… базе … в переводе „поцелуй“. Что она имела в виду, когда сказала — вам от меня безе? Она говорила о названии торта или по привычке заменила русское слово французским?»

Махоркин почувствовал какое-то томление внутри, почему-то хотелось думать, что речь шла не о торте.

«Какой же я всё-таки идиот!» — подумал следователь.

— Ну что, зятёк, будет от тебя хоть какая-то польза или нет? — Вера Павловна показалась в дверном проёме кухни, как раз в тот момент, когда Алексей, подхватив ножом, ещё скворчащую на тефлоновой сковороде, яичницу собирался отправить её в рот. От неожиданности рука его дрогнула, и аппетитный кусок шлёпнулся прямо под ноги.

— Господи, что за руки дырявые, — сверкнув гневным взглядом, тёща прошествовала к плите. — Со сковороды едят только плебеи.

Аппетит у Алексея пропал окончательно.

— А я и есть плебей. Что ам ещё от меня нужно? Вкалываю на заводе с утра до ночи. Я рабочий, мне ваши политесы ни к чему.

— Толку от твоего вкалывания? Прям, озолотились все с твоей зарплаты.

— Зарабатываю, как могу, не ворую, — огрызнулся зять.

— Так, если заработать не можешь, хоть пользу извлекай.

— Это каким таким образом? — Алексей недоумённо уставился на тёщу.

— Каким, каким, принёс бы хоть удобрений с завода, что ли. А то огурчики трескать любишь, а как они достаются тебя не волнует.

Упрёки тёщи были несправедливы. Именно он — Алексей перекопал весь огород и построил теплицу, но напоминать об этом деспотичной женщине казалось ему пустым занятием.

— Да вы что, как же можно?

— Всё можно, если осторожно. Значит, так, зятёк, крутись, как хочешь, но мешок удобрений к выходным должен стоять в прихожей, — не терпящим возражений голосом заявила Вера Павловна.

На допросе Алексей Приходько вёл себя странно. Махоркин специально тянул время, перекладывая бумаги на столе с места на место. Он надеялся, что затянувшаяся пауза заставит нервничать зятя Веры Сафроновой, и осторожным взглядом из-под бровей смотрел на сидящего напротив свидетеля.

Лена, закинув ногу на ногу, сидела у окна и, покусывая карандаш, наблюдала за Приходько.

— На свидетеля, а тем более на подозреваемого надо смотреть с разных углов, чтобы портрет был полным, — то ли в шутку, то ли всерьёз заявила она Махоркину, когда он впервые пригласил её присутствовать на допросе.

Зайдя в кабинет, она осмотрелась в поисках лучшего места для обозрения, и решительно придвинула стул к окну. С тех пор это место она занимала всякий раз, когда проходил допрос. Как только допрос заканчивался Лена принималась доказывать начальнику, что разглядела то, чего он сам никогда бы со своего места не разглядел.

Апрель выдался на удивление тёплым. Для второй половины месяца пятнадцать градусов — было даже слишком. Лена игриво покачивала красивой лакированной туфелькой спущенной с пятки, удерживая её кончиками пальцев ноги. Изящная ножка и яркого лимонного цвета туфелька отвлекали внимание Махоркина, и он злился. «Вот чертовка. Интересно, она это делает специально? Невозможно ведь работать».

Но Лена, казалось, не замечала ни тихого раздражения начальника, ни вот-вот готовую свалиться с ноги туфельку. В данную минуту её интересовал только свидетель. Было заметно, что мужчина волнуется, всеми силами стараясь скрыть своё состояние. Он как-то странно передёргивал плечами, всё время покашливал и теребил руками пуговицу на куртке.

Тянуть дольше было нельзя, и Махоркин приступил к допросу. Когда на все формальные вопросы ответы были получены, следователь перешёл к главному.

— Алексей Сергеевич, а какие у вас были отношения с тёщей?

В этот момент пуговица, которую нервно крутил в руках Алексей Приходько, оторвалась и, вырвавшись на свободу, закатилась под стол Махоркину.

— Нормальные, — буркнул Приходько и схватился за вторую пуговицу.

— А когда вы виделись с ней в последний раз?

— Ну когда? Накануне кажись.

— О чём вы разговаривали? Не показалась ли вам, что Вера Павловна нервничает?

— Нет. Не показалось. Она не нервничала, она… Ну, поругались мы с ней, да. Так, достала же, сил нет. Принеси то, подай это. Я ведь курс лечения проходил, у меня же спина тоже не железная. Ну не выдержал я, когда она в очередной раз мне указывать начала. В общем, послал её ко всем чертям, а она мне — убирайся вон. Ну я в Москву и уехал.

— А когда вернулись? — Махоркин внимательно следил за реакцией свидетеля.

— Ну, уже после того, как стало известно, что её того…

— А где вы были и, что делали 16 марта с 17 до 18 часов?

— Как где? Я же уже говорил вашим сотрудникам, — недовольно пробурчал Приходько, — в поликлинике на процедурах. У меня как раз в этот день последняя процедура была.

— Какой-то этот Приходько… — Лена силилась подобрать подходящее слово, но на ум ничего не шло.

— Какой? — заглянув под стол, Махоркин попытался ногой вытолкнуть злополучную пуговицу из-под массивной тумбы, но только ещё сильней затолкал её в щель между полом и ножкой.

— Мне, кажется, он мог бы убить свою тёщу. Во всяком случае, точно хотел.

— Хотеть и убить — это не одно и то же. Вы думаете, нормальному человеку легко совершить убийство?