Макс Коллинз - Агата и тьма

Сверкнула дьявольская полуулыбка:

— Осторожнее: помните, какой я мошенник с дамами… Может, поужинаем в местном ресторане, дорогая? Сегодня блюдо дня без карточек — печеная треска с фрикадельками из дикой моркови.

Агата поморщилась.

— Тайное оружие Гитлера, — проворчала она.

Однако захватила пальто и пошла с ним.

Итак, к вызванным сумраком опасностям затемнения и другим тревогам и неудобствам военного времени прибавился новый и в то же время слишком хорошо знакомый страх.

Пресса, в особенности бульварная, с кровожадной радостью смаковала столь традиционную доморощенную угрозу, делясь ею с читателями: казалось, журналисты скандальной прессы с радостью ухватились за возможность прервать длительное повествование о мировых бедах: падение Сингапура, продвижение роммелевского [7] Иоганнес Эрвин Ойген Роммель (1891–1944) — один из наиболее известных командующих вооруженными силами Третьего рейха во Второй мировой войне. Африканского корпуса по Западной Сахаре — ради доброй старой британской кровожадности.

Все респектабельные женщины, вынужденные в одиночку идти по темным заснеженным улицам, добираясь к бомбоубежищу, двигались поспешно, по-птичьи испуганно озираясь, страшась, что затаившийся убийца может выскочить из дверного проема или из-за угла, чтобы настичь очередную жертву. Но были ли безопасны бомбоубежища, если понедельничную жертву нашли именно в одном из них?

И как же не слишком респектабельные женщины Лондона?

Первый Джек-Потрошитель терроризировал Ист-Энд, который в то время печально славился изобилием «ночных бабочек». «Ночной Потрошитель», — бульварные газеты дали неизвестному убийце именно такое прозвище, моментально ставшее популярным, — выискивал своих жертв-потаскушек в Вест-Энде, ставшем (особенно в военные годы), по выражению старшего инспектора Фабиана, «квадратной милей порока».

Даже до введения затемнения минимальная видимость создавала условия, почти идентичные тем, при которых первый Джек творил свои зверства: узкие улочки и затененные тротуары (особенно в Сохо) гудели под пугающими шагами долгой и порочной истории лондонской преступности. Здесь можно было насладиться чем угодно, заплатив должную сумму: наркотиками, азартными играми, порнофильмами (в «подпольных» кинотеатрах). Можно было купить бриллиантовое кольцо всего за сто пятьдесят фунтов (только камень оказывался стразом и стоил примерно в тридцать раз меньше). Можно было найти «госпожу» с плетью или осквернить «девственницу» (в гардероб высокооплачиваемых девиц по вызову обязательно входил костюм девочки из католического пансиона).

Днем и ночью на Пикадилли-Серкус кипела жизнь, кишели мундиры многих стран: поляки, канадцы, французская освободительная армия и, конечно же, американцы — так много американцев! Греховный бизнес процветал…

И потому уличные женщины, не искавшие сомнительной защиты в бомбоубежищах, подвергали себя еще большему риску, чем обычно. Однако многие оставались в одиночестве в своих обшарпанных квартирах или ограничивали свою клиентуру знакомыми и надежными «завсегдатаями» — им было слишком страшно выходить на обычные места промысла. Не ставя в известность «ночных бабочек», к ним присоединились женщины-полицейские в гражданской одежде и слишком ярком макияже под присмотром мужчин из Скотланд-Ярда, также выходивших в штатском.

Это устроил старший следователь Гриноу, сделав одной из стратегий, проводимых в жизнь после трех убийств. Неудивительно: ему было поручено самое крупное дело военного времени, и такое расследование способно сделать человеку карьеру.

Или испортить ее.

Агата резко проснулась вскоре после семи. Как обычно, она спала, спрятав голову под подушкой.

Это стало ее привычкой в военное время — предосторожность на случай разлетающихся осколков стекла. К тому же подушка заглушала пронзительный вой предупреждавшей о налете сирены, который она игнорировала. С самого начала войны при налетах они с Максом оставались в спальне, где бы ни жили в тот момент, не желая благоразумно бежать в подвал.

Агата окончательно убедилась в бесполезности убежищ, когда разбомбили Шеффилд-террас: в тот уик-энд они с Максом уехали в Лондон. Бомба летела наискось, разрушив три дома, и что же взорвалось у них в доме? Подвал! Первый и второй этажи почти не получили повреждений (хотя ее обожаемый «Стейнвей» прежним уже не стал).

Даже до этого случая она отвергала все предложения спасаться в убежище. Агата Кристи Маллоуэн мало чего боялась, но перспектива быть погребенной заживо, оказавшись под завалами земли и обломков… В общем, она решила спать только в собственной постели, где бы та ни находилась.

И Макс принял ее решение, оставаясь рядом во время самых сильных бомбежек. Сейчас она настолько привыкла к налетам, что редко просыпалась из-за них — и проспала даже самые сильные в 1940 году. Когда сирена или разрыв бомбы все-таки будили ее, она просто поворачивалась, бормоча: «Господи, опять они тут!» — посреди и сильнее надвигая подушку на голову.

Этим утром ее снова разбудил кошмар: этот чертов сон со Стрелком. Ей приснилось, что они с Максом сидят за ланчем в каком-то большом загородном доме цветников. Поев, они стали гулять по саду, окруженные яркими красками и дивными ароматами, рядом на поводке шел Джеймс. Потом она повернулась к Максу — и он вдруг стал тем голубоглазым Стрелком; чтобы дальше не смотреть эту гадость, она приказала себе проснуться. Немедленно!

Рядом с кроватью (это тоже стало привычкой военного времени) стоял стул, на котором она держала самые дорогие вещи: шубу и резиновую грелку. Золото и серебро приходят и уходят: в военное время ценной стала резина.

Она твердо знала: меховое пальто и резиновая грелка помогут ей в любой экстренной ситуации.

За окном мир затянули серые тучи: небо было свинцовым, ее любимое вишневое дерево скелетом торчало на фоне неба, словно вскинув руки, сдаваясь в плен. Она собиралась спать дольше, но раз проснулась — значит, проснулась.

Настроение было довольно унылым, так что сразу не хотелось даже одеться, не говоря уж о том, чтобы отправиться завтракать. Даже самый тривиальный разговор с официанткой или кем-то из соседей по кварталу казались сейчас невыносимыми. Вечером ее ожидала смена в больнице, в аптеке, так что перед ней расстилался бесконечный день. Набросив чудесный нежно-голубой халат, подаренный Максом перед отъездом, она прошлепала вниз.

Она не стала принимать ванну: из-за нехватки воды пришлось ограничиваться двумя купаниями в неделю — но позволила себе обтереться, экономно используя мыло, поскольку норма выдачи составляла один кусок на человека в месяц (принимая ванну, она наливала лишь разрешенные пять дюймов горячей воды. Иначе было нельзя: даже король Георг VI требовал от своего камердинера отмерять при купании именно пять дюймов). Подкрашиваться она не стала, лишь бросив хмурый взгляд на старуху, смотревшую на нее из зеркала.