Макс Коллинз - Агата и тьма

Приготовив яйцо и тосты и сварив кофе, она почти не прикоснулась к завтраку, а ушла в библиотеку. Сев там, она расплакалась. Слезы лились минут пять. Такое уже случалось, так что она держала в кармане халата носовой платок.

Толком она не знала причину своей подавленности (слово «депрессия» было бы слишком сильным). Тосковала по Максу она постоянно, но бывали дни, когда его отсутствие било по ней, словно удар. Его отсутствие причиняло боль, ее мучила мысль о том, что с ним что-то может случиться. Конечно, на своем посту он был в безопасности — насколько это вообще возможно для военного — но все равно это была война. Люди гибли.

Она и сама может умереть. В дом может попасть бомба, и подушка совершенно ее не спасет; тогда они с Максом никогда больше не увидят друг друга. Она еще немного поплакала.

Джеймс свернулся в клубочек у кресла, однако бросился наутек, как только она, утерев слезы, высморкалась, решительно встала и, подойдя к столу, села печатать: стук пишущей машинки неизменно пугал собаку, хотя во время последнего авианалета он даже не проснулся. И так же спокойно он спал во время грозы.

Она напечатала письмо Максу, не упомянув расследование с сэром Бернардом. Макс скорее всего одобрил бы ее усилия, будь он рядом: он всегда поддерживал. И как человек, чье призвание состояло в том, чтобы искать истину, он вряд ли разделил бы шовинистические взгляды Стивена Глэнвилла, возражавшего против участия женщины в этом опасном предприятии.

Однако ей не хотелось обременять Макса новостями относительно своего нового занятия, к тому же ей не хотелось рисковать тем, что он отреагирует… ну… как нормальный муж. Разделяющее их расстояние в эти и без того опасные времена могло заставить Макса скатиться до общепринятой «мужской мудрости» (если эти два слова вообще не взаимоисключающие).

Агата честно призналась мужу, что утром ей было грустно и она немного поплакала. Поблагодарив его за письма, она призналась, что нежные послания «после стольких лет нашего брака заставляют меня чувствовать, что моя жизнь не прошла неудачно — что я хотя бы была хорошей женой».

Она замерла, смутившись, но потом сказала себе: «Он твой муж. От него прятаться не надо».

И продолжила: «Как же я отличаюсь сейчас от той несчастной, одинокой женщины, с которой ты столько лет назад познакомился в Багдаде! Ты дал мне все, любимый».

Потом она поведала ему о пьесе: как идут репетиции и как ее пугает премьера, при том что есть нечто ужасно смелое в том, чтобы сыграть первый спектакль в истерзанном бомбами Лондоне. Ей представлялось, что это очень по-британски в лучшем смысле этого слова.

Закончив письмо (три машинописные страницы) и приготовив его к отправке, она пересела в мягкое кресло, прихватив с собой кипу бумаг.

Верстку романа «Труп в библиотеке» доставили вчера из издательства «Уильям Коллинз и сыновья». Оно вполне восстановилось после бомбежки в декабре 1940 года, хотя отвратительное состояние их документации внесло свой вклад в ее нынешние финансовые проблемы. Склад издательства на Патерностер-роуд тоже пострадал — и само издательское дело оставалось рискованным из-за того, что поставки бумаги сократились настолько, что составили очень малую часть довоенного объема.

Остальная часть утра ушла на корректуру текста нового романа с Джейн Марпл. Агата убедилась, что ей симпатична мисс Марпл и что она вполне довольна книгой (что случалось редко, поскольку она была суровым критиком собственных работ), и настроение у нее поднялось.

В какой-то момент она прервалась, отправившись на кухню за яблоком. Джемс пошел за ней, и она выдала ему половинку печенья (даже собакам были установлены нормы) — и тут вдруг поняла, почему ей было так грустно.

Дело было не в Максе — не только в нем…

То вчерашнее место преступления — она осматривала его бесстрастно, с клинической отстраненностью медицинской сестры, с очерствевшим взглядом военного корреспондента. Ее ни разу не затошнило, ей не стало неприятно. Это не было маской: это далось совершенно естественно.

Но теперь, когда она вернулась к себе, где писала свои смертельные пустячки, прячась от войны и отсутствия мужа, изуверское убийство той женщины нависло над ней тучей — громыхающей, темной, давящей, обещающей грозу.

На несколько мгновений она замерла в кресле, рядом с которым снова свернулся Джеймс (ведь пулеметные очереди пишущей машинки смолкли), с листами нового романа на коленях, размышляя, не следует ли ей устраниться от расследования. Она уже вовлекла в него друзей и коллег и, хотя, конечно же, сознавала, что обязана помогать полиции в ее работе, ей было неловко из-за причиненных им неудобств.

По иронии судьбы, общество актеров нравилось Агате именно потому, что их существование было оторвано от реального мира. В военное время она расслаблялась, оказавшись среди театральной публики, потому что для этих больших детей, чья профессия состояла в воплощении фантазий, мир театра и был реальным миром. Истерзанный Лондон, где шла война, был непонятным кошмаром, затянувшимся нескончаемым неудобством, мешающим им вести свою собственную по-настоящему важную жизнь.

Они говорили только о театре: о коллегах-актерах, режиссерах и продюсерах. Единственно важные события в мире были те, что происходили в мире театра. Единственное упоминание о войне было связано с «Ассоциацией зрелищных мероприятий».

Ее это неимоверно радовало.

И вот теперь она все испортила, введя в актерский мир убийство — реальное убийство.

Едва лишь эта мысль пришла ей в голову, как зазвонил телефон. По телу пробежала дрожь, не имевшая отношения к зимней погоде: если это сэр Бернард или инспектор, то, весьма возможно, убита еще одна женщина.

Если это так, не следует ли ей вежливо отказаться от общения с ними? Или откликнуться на призыв?

Ну, на звонок она, конечно, ответит. Она встала, захватив блокнот и карандаш, и пошла к телефону у лестницы.

И это действительно оказался Гриноу.

— Ох, Тед, — сказала она, — надеюсь, нового убийства не было.

— Не было, — подтвердил баритон с приятной хрипотцой. — По крайней мере, по нашим сведениям. И я буквально подскакивал все утро при каждом звонке — боялся еще одной такой находки.

Почему-то было приятно узнать, что они с опытным инспектором думают и реагируют одинаково.

Инспектор звонил «просто справиться», но у него было немало новой информации. Во-первых, он продиктовал новый телефонный номер для связи.

Он устроил штаб расследования в одном из кабинетов полицейского участка на Тоттенхэм-корт-роуд, откуда руководил систематическими обходами Паддингтона и Сохо. Все «лучшие ресурсы» Скотланд-Ярда были мобилизованы, выдвинув в Вест-Энд весь сильно урезанный из-за войны состав полиции. Листовка с описанием последнего клиента Эвелин Оутли, полученным от ее соседки, уже широко разошлась.