Татьяна Шахматова - Удар отточенным пером

– Вик, – сказал я как можно мягче, – ложись спать и поспи хотя бы восемь часов. А утром мы поговорим. Идет? Это я тебе как ветеринар советую.

Она усмехнулась, но на предложение не среагировала. Вместо ответа схватилась за телефон:

– Кому звонишь? – спросил я, снова заметив нехороший сухой блеск в ее глазах.

– Селиверстову, – бросила она.

– Зачем?

– Ты думаешь, ему не следует знать о том, что его профсоюз убивает его же работников?

– И он что, пять мотоциклетов с пулеметами пришлет?

– Зачем? – удивилась тетка в свою очередь, разыскивая номер юриста.

– Как «зачем»? Консультанта ловить. То есть тебя, ты ж у нас консультант, – ответил я, прозрачно намекая на то, что нельзя звонить работодателю в двенадцать ночи, когда тот бухает на банкете, и предлагать ему сумасшедшие версии только потому, что кто-то чего-то где-то не написал. Однако Вика не слушала.

– Отдай! – Она вцепилась в телефон, который я попытался вытащить у нее из пальцев.

– Вика, проспись сначала, а потом решишь, надо звонить или нет! – почти кричал я. – Контракт потеряешь, на весь город ославишься! Надо тебе это? Да что вообще с тобой такое?

Виктория внимательно посмотрела на меня, и в этот раз глаза ее сверкнули настоящим гневом:

– А я-то думаю… Вот черт! Ты, оказывается, считаешь, что я чокнулась?! Вот дела. Дожили!

– Вика, я просто сказал, что надо отдыхать иногда. – Я пытался образумить ее, но тетка как с цепи сорвалась.

– А речь свою цензурить иногда не надо?

– Что делать?

– Цензурить. От слова «цензура»!

– Я ничего нецензурного не говорил, чтобы «цензурить». И вообще, нет такого слова «цензурить»!

– Из нас двоих кандидат филологических наук здесь я, поэтому, какие слова есть в русском языке, а каких нет, тоже решаю я, – уперлась Вика, после чего удалилась в ванную. Щелкнул замок.

Отлично, теперь она еще и слова новые придумывает!

– Такими темпами тебя скоро люди вообще перестанут понимать! – крикнул я в закрытую дверь. – Тебя и так понимают процента три твоего окружения. А скоро вообще будешь только ветряные мельницы словами разить!

– Знаешь что, я думала, что тебе это будет интересно. – Ее голова высунулась из ванной. – Но теперь понимаю… Тебе вообще ни хрена не интересно в этой жизни! Похоже, тебе и вправду лучше лечить зверушек и жениться на всяких Маргаритах.

Дверь хлопнула с еще большей силой: косяк содрогнулся, замок провернулся. Это было чудовищно. Законченный образ домашнего ада. Мысленно послав Викторию куда подальше, я вызвал такси и поехал к себе.

В Старое Озерное я приехал рано утром. Я помнил про обещание, данное Валееву: «Старая озерная корова» все еще требовала возмездия, а вместе с ней требовала какой-то ясности и моя оценка по практике. Но, попав в тайфун по имени Виктория, скорректировать траекторию полета почти нереально. Про кислотного человека Вика выслушала без особого интереса. Впрочем, от дела она не отказалась и обещала взяться, как только определится со стратегией по «Русскому минералу». На том спасибо. Но сейчас я все еще был зол на тетку и решил действовать сам.

Обычно в это время Валеева можно найти в новом медицинском блоке или в коровнике, но прежде чем отправиться на поиски главного врача, я забежал к Зайнап-апе, благо это было по пути. Увидев меня в окно, старушка открыла дверь и стояла на пороге, ожидая, когда я обогну забор. В огромных пушистых шерстяных носках и пуховом платке, накинутом на голову и плечи, круглая, без единой острой линии, она была похожа на матрешку. Я поздоровался от самой калитки, сделав широкий поклон, и Зайнап-апа заулыбалась, пуская лучики морщинок по печенным на солнце щекам.

– Кубете, – вместо приветствия сообщила она, и от этого слова еще сонный голодный желудок начал сладостно потягиваться.

Зайнап-апа принципиально отказывалась устанавливать плиту и готовила, как ее мать и бабка, в печи. Также в доме имелись две керосинки. Поэтому, когда отключали электричество или газ, местом сбора назначался дом Зайнап-апы.

Кубете – это татарский пирог с мясом и картошкой. Что-то вроде знаменитых треугольников – татарских пирожков в форме этой геометрической фигуры. Только треугольник маленький, а кубете – большой пирог на целый противень, с соком от мяса и картошки внутри.

Зайнап-апа согнулась и наполовину исчезла в черном зеве печи. Каждый, кто бывал у Зайнап-апы, знает: отказаться от печеного кубете – это утопия.

– Кызлар [5]уезжают, – сообщила всезнающая Зайнап-апа, наливая мне вторую чашку чая с молоком. – Бугэн вроде или иртэгэ [6]уж.

Я пожал плечами: нормальное дело. И я постоянно ездил в город.

– Вообще едут, – сказала Зайнап-апа, хитро щурясь.

– Случилось что-то?

– Бельмим [7], – ответила она нарочито важно, так что стало ясно: предположение у Зайнап-апы имеется, но делиться она им не намерена. Однако надолго ее не хватило, и Зайнап-апа высказала свою версию: – Может, один кислотный человек напугал?!

– Кислотный человек? – переспросил я.

– Обниматься полез, девчонки и напугались… – Зайнап-апа разразилась тонким прерывистым смехом.

В новом блоке врача не оказалось, и я отправился в коровник, на другой конец села. Дом, где базировались Беляночка и Смугляночка, стоял как раз по дороге. После странных намеков Зайнап-апы мне вдруг захотелось расспросить девчонок лично.

С удивлением я обнаружил, что мне не все равно. А даже более того: почему-то я разволновался. Двери дома фельдшера Людмилы, как и обычно, оказались не заперты, я постучался в сенях, но мне никто не ответил. В комнате, на блестящем от лака полу, важно стоял тот самый чемодан, в котором путешествовали книги по клинической медицине. Попробовав чемодан на вес, я понял, что он собран и готов в путь. Никаких других признаков проживания двух молодых особ. Ни вещей, ни чашек на столе, ни книг, ни тетрадей – чисто. Зайнап-апа не ошиблась. Девчонки собрались уезжать, не отбыв до конца свою практику.

Пятнадцать минут спустя я обнаружил Марину и Лейлу в коровнике. Они были без сил и с ног до головы в крови и грязи. Рожала одна из коров. Я даже помнил, что корову зовут Апрелька, видимо по месяцу рождения.

Марина упирала ногу в резиновом сапоге в коровий круп, ее тонкие руки по середину предплечья были погружены в животное. Фартук, комбинезон, наплечники – все было перепачкано. Лейла выглядела чуть чище, она сидела на корточках, готовая в любую секунду подхватить новорожденного.

– Ногами идет, – вместо приветствия бросила Марина, увидев меня в дверях.