Татьяна Шахматова - Удар отточенным пером

– Плохой знак, – сказала Лейла.

– Не придумывай, – одернула Марина.

Дальше расспрашивать я не стал, в конце концов, это их дела, пожелал удачи и отправился на поиски главврача. Раз его не было ни в блоке, ни в коровнике, я решил попытать счастья у него дома.

Когда я отошел метров на двадцать, Марина вдруг окликнула меня:

– Берсеньев, приходи в коровник через час, послед должен отойти. Помоги убрать, пожалуйста!

Валеев открыл дверь и сразу прошел обратно к столу, по-свойски махнув мне рукой, приглашая входить и располагаться. На его столе были разложены какие-то инструкции, в которых врач копался с увлечением юного натуралиста. Я огляделся. Как метко заметил еще Гоголь, дом в мельчайших чертах напоминает своего хозяина. Перефразируя известного писателя, все вещи здесь кричали: «я Валеев», «и я Валеев», «а я уж тем более Валеев!». В шкафах плотными рядами стояли книги по ветеринарии, медицинские справочники, каталоги новейшего ветеринарного и сельскохозяйственного оборудования, а также множество художественной литературы. Оказывается, Валеев любил читать. Так вот откуда это подспудное знание правильных литературных форм. Даже удивительно в наше время, да еще и в деревне. Несмотря на то что наш главврач несколько лет жил один, в доме все стояло на своих местах, было немного пыльно, пахло какими-то химикатами, но в целом жилище Тимура Тимуровича производило впечатление добротного простого и даже уютного.

– Документация на новый рентген-аппарат! – радостно заявил врач, оставив наконец свою заботу и посмотрев на меня. Моей просьбе Валеев удивился несказанно.

– Всю подшивку местной озерной прессы? – недоумевал он.

– Лучше не спрашивайте, Тимур Тимурович. Это метод такой, называется корпусная лингвистика, – разливался я, благо в этой части даже не приходилось врать. – Нужен большой контекст, и лучше дать Виктории то, что она просит. Это позволит ей работать точнее.

Я придумал это, чтобы затянуть время. Во-первых, приближались суды по профсоюзу, которые должны были немного отрезвить Викторию. Во-вторых, я собирался договориться с ней и написать экспертизу самостоятельно с ее последующей проверкой и подписью. Она и раньше отдавала мне несложные дела для тренировки. Теперь же у меня был не столько научный, сколько шкурный интерес: от Валеева зависела моя аттестация.

– Конечно, конечно, специалисту виднее, – пробормотал Валеев, но все-таки уточнил: – Вот прямо все-все номера за год?

– Все, – заверил я.

– Где ж ее взять – целую подшивку?.. – озадачился врач.

Сложно было поверить, что человек, умудрявшийся в наше непростое время находить субсидии на дорогостоящее ветеринарное оборудование, не сможет отыскать паршивую подшивку местной газетенки, поэтому я просто молча ждал – и оказался прав. Уже через полчаса завклубом и по совместительству библиотекарь отвалила мне несколько килограмм макулатуры, эффектно перевязанных красной атласной лентой, хранившейся, наверное, еще с тех времен, когда в клубе вручали грамоты за ударный труд.

– Вот и отлично, – сказал я, собираясь откланяться, но Валеев задержал меня.

– Половина одиннадцатого, – сказал он, и я понял, что меня приглашают обедать.

Работу в деревне начинали в четыре-пять утра, поэтому обедали тоже рано. Валеев жестом предложил сесть за стол, а сам остановился у красноватого старого буфета со слепыми слюдяными дверцами и тонкими короткими ножками по моде 70-х. Слишком молодой, чтобы называться старинным, и слишком рассохшийся и скрипучий, чтобы дожить до благородного антикварного срока: либо память о чем-то или ком-то, либо банальная нехватка денег, чтобы разжиться более современной мебелью. Буфет жалобно звякнул посудным нутром.

– Работаешь тут, как дизель в Заполярье, и что? – громко провозгласил Валеев, доставая из буфета две рюмки и бутыль с какой-то мутно-серой жидкостью.

– И что? – полюбопытствовал я, наблюдая, как врач разливает содержимое бутылки по рюмкам и режет хлеб и колбасу.

– Нет, так-то все тьфу-тьфу-тьфу. – Валеев зажмурился и хлопнул. – Рентген привезли, скоро для иммуноферментного анализа прибор монтировать будем. Так-то все Аллага шекир [8]. Но вот вообще. Что вообще творится?!

– Вообще – это где? В стране, что ли?

– В стране! – воскликнул Валеев, демонстрируя интонацией, что страна тут совершенно ни при чем и, более того, происходящее в стране в подметки не годится по масштабам и значимости тому, о чем говорит он.

– Что там в стране! Здесь – в Старом Озерном!

Валеев заранее скривился от горечи и снова тяпнул.

– Ты пей, чего не пьешь? – спросил он, пододвигая мне рюмку и тарелку с бутербродами.

Я подозрительно покосился на рюмку. Выпить, откровенно говоря, хотелось, все-таки мороз. Но запах отпугивал.

– Зря так смотришь, – угадал мои мысли Валеев. – Хреновуха, очень задорная. «Где, с кем и сколько», помнишь? Так вот, со мной можно. Особенно сейчас.

Он выпил еще и сказал, отдуваясь и занюхивая луковицей:

– Газеты эти – совсем сладу нет. Что ты думаешь, еще ведь одна!

– Как еще одна?! – воскликнул я. – Что ж вы сразу не сказали?! Снова про «Старую озерную корову»?

– Нет, хуже. Про то, что мы тут как будто живем не дружно. Мол, две деревни русские в нашем хозяйстве и одна татарская, а все ключевые посты вроде как у татар. Вроде как мы тут русских зажимаем…

– Ничего себе! – Я даже присвистнул, значит, атака продолжается, и я совершенно правильно сделал, что попросил всю подшивку этого казавшегося безобидным на первый взгляд «Сельского обозрения».

Я подумал о том, что метод, которым пользовалась Виктория, работая над своими делами, оказался умнее меня.

– Где эта газета? – потребовал я.

– Зачем они это пишут? – продолжал возмущаться врач. – Кто это кого зажимает? Ты вот работал, ты что-то подобное хоть раз видел? Да, кстати, иди-ка еще определи, кто тут русский, кто татарин. Лебедев тебе пример – русская фамилия, да? А по-татарски шибче меня чешет. Потому что отец у него русский, а мать – татарка. А я? Валеев – татарин, да? Пожалуйста тебе – выкуси. Отец – наполовину татарин, наполовину русский, мама – белоруска. Я вообще, получается, славянин. А татарский знаю, потому что в школу ходил в татарскую, мама с ней рядом работала, ей удобно было не в русскую, а в татарскую меня водить. Некогда нам про это все думать, работать надо! Видишь, не было проблемы – бах, написали в газете, и все – теперь сами друг на друга косо смотрим. Кто кого подсиживает, кто кому сват, кому брат. Это же кошмар?!

– Кошмар, – подтвердил я, разглядывая скуластое лицо нашего главврача, который всегда напоминал мне изображение Тамерлана. Тамерлан оказался с белорусскими корнями. Наконец решившись, я поднес рюмку ко рту и залпом выпил. Хреновуха на вкус была жесткой, острой и при этом на удивление вкусной!