Татьяна Шахматова - Удар отточенным пером

– А кто все это пишет? – вернулся я к вопросу, который интересовал меня с самой первой публикации.

– Журналисты…

– Понятно, но вы знаете этих журналистов? Все-таки газета местная. Эту газету раньше читали в деревне?

Валеев пару раз озадаченно моргнул:

– Вообще никто не читал.

– Как интересно! А в этот раз вся деревня читает, да?

– Ну да.

– Не кажется странным?

Валеев согласился. Мы с Викой уже сталкивались с таким в своей практике, поэтому поразить Тимура Тимуровича своей проницательностью мне было не сложно – я просто шел по процедуре:

– Что это могло бы значить, как вы думаете?..

Врач неопределенно пожал плечами и налил еще хреновухи.

– А это может значить только одно, – продолжал я, так как Валеев версий не предлагал. – В этот раз газету распространяли не как обычно. Ее целенаправленно сунули под нос каждому.

Тимур Тимурович хмурился. Вертикальные морщины на его щеках, делавшие лицо похожим на грубый наскальный рисунок, прорисовались еще более явно.

– Обычно в магазине стопку у кассы кладут, – медленно проговорил он. – А в этот раз мне прямо за ворота заложили. Многим, говорят, под дверь клали.

Он растер крупными, грубыми от работы пальцами покрасневшую переносицу:

– Кому такое надо? Ума не приложу.

– Просто так столько людей не нанимают. Материал написать, место в газете проплатить, потом газету доставить. Думайте, Тимур Тимурович, вас атакуют.

Валеев отпыхивался, как после бани. Он раскраснелся, но выпивка не расслабила его, а только замедлила, как будто подтопила этого каменного человека. Он хлопнул очередную стопку и тут же налил еще.

– Вот. – Тимур Тимурович вытащил газеты с публикациями, их оказалось две, и, как будто стыдясь, подсунул под красную тесемочку основной пачки. Однако я тут же вытащил газеты и развернул. Одна статья называлась «Национальный разброс», вторая – «Что татарину хорошо. А что русскому?».

Вот тебе и раз, вот тебе и два. Две информационные войны одновременно – на заводе и на ферме. Ешки-матрешки. Во весь рост вставал вопрос, как же теперь быть: одно дело статейка завистливых конкурентов и совсем другое – серия публикаций. Причем поливают грязью не только продукцию хозяйства, но и все руководство, и даже обыкновенных жителей. Еще и с примесью национального вопроса. Тут самостоятельно экспертизу не подмахнешь. Надо подключать кору головного мозга настоящего эксперта, одних моих мозговых оболочек явно недостаточно… Собрав газеты, мы с Валеевым подняли еще один тост – за мирное информационное пространство.

Пока ты пьешь медицинский спирт, ты вне опасности, потому что все про себя понимаешь. Но как только переходишь на какую-нибудь домашнюю наливочку или собственного исполнения хреновушку, пути назад нет. Ты напьешься, хотя бы из вежливости к автору. Однако помимо рецепта хреновухи Валеев был также автором правила «где, с кем и сколько»; видимо, помня о третьей составляющей формулы, врач разлил еще по рюмке и убрал бутылку под стол. Как знать, если бы не это обстоятельство, вспомнил бы я про коровник и просьбу Марины прийти и помочь, однако пить больше было нечего, и я засобирался.

– Куда? – взглядом царапнул меня Валеев. – Машина еще только через два час пойдет. Сиди тут.

– Не, мне в коровник, – возразил я и сам услышал, насколько пьяно прозвучал мой голос. – Корова отелилась, должен послед выйти, мы с девчонками договорились, что я присмотрю.

– Ну-ну, – со странной интонацией сказал Валеев, но задерживать не стал.

Я не знал, подозревает ли наш главврач о том, что вверенные ему практикантки замыслили побег, однако предоставил им разбираться в этом самим.

– Теленок-то хороший? – только крикнул вслед Валеев и с досадой махнул рукой, услышав ответ.

Само собой, я опоздал. Марина уже была в коровнике. Послед лежал на полу, рядом с роженицей.

– Почистила ее уже, – как всегда строго проговорила девушка, раздувая свои точеные ноздри. – Теленка унесла.

– Ты молодец. Настоящий врач, – ответил я, разочарованно думая о том, что теперь она одета: теплые ватные штаны и толстый скандинавской расцветки свитер, который все же не в состоянии скрыть точеную талию.

– Где Лейла? – спросил я.

– Вещи собирает.

– Зачем вы уезжаете?

– Ну вот так. – Марина была непреклонна, но вдруг подошла вплотную и, быстро обняв, притянула к себе. От неожиданности я, как теленок, ткнулся носом в ее шею, тонко, по-девичьи пахнущую только что вымытой кожей.

Как изящно писал житель девятнадцатого века Эдмунд Талбот в своем дневнике: «Морское путешествие может привести к некоторым изменениям в мужском организме: встретить даму стало не то чтобы легко, но даже, я бы сказал, неизбежно». Что-то подобное, наверное, происходило с нашими организмами на природе, вдали от цивилизации. Это было сказано даже слишком деликатно для тех желаний, которые я испытывал сейчас, находясь рядом с Мариной. Все вокруг перестало иметь значение: запах карамели обволакивал меня нежной, сладостно-облачной пеленой.

Марина нашла прекрасное место. В теплом коровнике было одно пустующее отделение с несколькими незанятыми стойлами. Отделения шли через стену, и потому характерного запаха там почти не чувствовалось. Впрочем, запах животных мы перестали ощущать уже давно.

Это была совершенная пастораль: сквозь маленькое техническое окно пробивалось скудное зимнее солнце. Луч прорезал соломенную пыль, и маленькая упругая грудь девушки как будто светилась изнутри, а коричневая горошина соска казалась матовой. Чтобы восстановить гармонию, сосок необходимо было срочно смочить. И я восстанавливал и восстанавливал, неистово и жадно, снова и снова, под завистливое мычание телок за стеной.

Блондинки с длинной плоской спиной, маленькой грудью и строгим обращением – моя карма. Или в моем теле сейчас жил сам Фрейд, потому что все женщины в нашей семье были приблизительно такими. Несмотря на то что Марина нравилась мне не так остро и больно, как Маргарита, я был сейчас благодарен ей, как не был еще благодарен ни одной женщине на свете.

Она улыбалась, и в такт моим движениям двигалось ее лицо, на котором сияла спокойная умиротворенная улыбка. Во время она выглядела так, как выглядят после. И я вдруг подумал, что она как будто всегда опережает момент, как будто всегда забегает за ближайший поворот времени. Марина – самая земная из всех моих Мадонн, невероятная, не мне предназначенная. И пока я еще собирал восторги, наполненные запахом сена, любовался светящимися в воздухе частичками пыли, пока поклонялся складкам ее ватных штанов, внутри которых дышала эта сливочная карамельная девочка, она уже оделась, помахала рукой и, уходя, обронила: «Увидимся, звони!»