Татьяна Шахматова - Удар отточенным пером

Надо мною висело что-то светлое. Я попытался сфокусироваться и увидел ангела с маленькими белыми крыльями и прозрачными ладошками. Ангел порхал и медленно приобретал формы человека. Крылышки оказались рукавами белого халата.

– Что это? – спросил я, как только подчинился язык.

– Нашатырь, – безразлично ответил ангел в халате, совсем не поняв моего вопроса.

Машин не было, помпа молчала, под рукой скрипнула кожаная обивка. Я был в каком-то помещении с желтоватыми стенами. Чьи-то руки тут же подхватили меня и привели в сидячее положение. Это была Вика.

– Ну ты и засранец! – крикнула она, проводя ладонями по моим щекам. – Ты зачем туда вообще полез?

– Девушка, оставьте больного в покое, – засуетилась врач.

– Больного? – удивился я.

– Да что с ним такое? Вы скажите уже?! – воскликнула Вика.

– Нужны, конечно, подтверждения, но у меня подозрение на довольно редкое расстройство.

– Расстройство? – Мы с Викой выдохнули хором, она – громко, я – едва ворочая языком.

– Акустикофобия, – бесстрастно проговорила врач.

Женщина в халате бедром оттеснила мельтешащую Викторию и обратилась ко мне:

– Случается ли, что громкие звуки приводят вас в состояние ужаса, прострации, возникает острое желание покинуть место, где раздается звук? Раздражают ли вас дети, собаки?

Дети и собаки меня раздражали вполне умеренно, но про громкие звуки технического происхождения она заметила правильно. Если честно, то я думал, что так чувствуют все.

– А в обмороки вы раньше падали?

– Не было такого.

– Беспокоит ли вас синестезия? Это когда вам кажется, что музыка имеет запах или цвет, а какие-то картины или образы вызывают в памяти запахи?

Мне вспомнилось одно стихотворение Вячеслава Иванова, в котором слово «прости» окрашено в синий. Видимо, у поэта был тот же медицинский случай, что и у меня.

– Что простите? – Врач смотрела на меня удивленно и зачем-то потянулась к моему запястью, чтобы проверить пульс.

Все ясно, я процитировал Иванова вслух. Стараясь вести себя как можно более обычно, я ответил на ее вопрос:

– Нет, синестезия меня не беспокоит… То есть я хотел сказать, что все так и есть, как вы сказали, но меня это не беспокоит.

– Хорошо-хорошо. – Врач бросила на меня еще один недоверчивый взгляд, но все же вручила бумажку, испещренную каракулями. – Будете лечиться, вылечитесь.

– Но раньше такого не было, – встряла Виктория.

– При нервном перенапряжении возможны усиления легких патологий, которые до того никак не проявлялись. Сейчас племянника домой, крепкий горячий чай с лимоном и сахаром, восстановить давление, никаких стрессов и вот с этим заключением потом к психологу.

Этого нам еще не хватало! Я посмотрел на тетку с выражением скептическим, но она отобрала у меня заключение и аккуратно сложила себе в карман.

Из смежной комнаты вышла Юля Волобуева – оказывается, от проходной меня перетащили прямо в приемную Селиверстова.

– Как он? – На глянцевом лице живого пупса отражалось беспокойство.

– Жить будет, – проговорила Вика, направляясь в кабинет с золотой табличкой и затейливым вензелем «С», оформлявшим фамилию главного юриста.

– Давай, подтягивайся, звуковая аномалия, – кинула она мне на ходу и скрылась за дверью.

Как только мы появились на пороге, Селиверстов с нарочитой поспешностью оторвался от монитора и с деланым беспокойством в хорошо поставленном голосе спросил:

– Как вы себя чувствуете, Саша?

– Уже хорошо, – ответил я, не слишком заботясь о вежливой улыбке.

– Вы к нам каждый раз с приключениями, – усмехнулся юрист, протягивая небольшую руку с аккуратными розовыми отполированными ногтями. Рука была теплой, мягкой, но пожатие крепким.

– Да уж. Меня либо вносят, либо выносят, – усмехнулся я.

Виктория улыбнулась, Юля и Селиверстов так и вовсе рассмеялись, как будто я сказал что-то очень смешное, видимо, я и вправду напугал их всех.

– Я сделаю для вас кофе. Очень оживляет, – проговорил Селиверстов, сверкнув своими темными хитроватыми глазками. Сегодня при свете дня этот шустрый ухватистый мужик нравился мне еще меньше, чем в две предыдущие встречи, хотя сегодня он был особенно мил и обезоруживающе вежлив.

– Где же экспертиза? – с места в карьер поинтересовалась Вика и сразу же расположилась за столом, который примыкал к столу самого Селиверстова, составляя с ним букву Т.

– Я, знаете ли, записной кофеман, – продолжал юрист. – Кофе – это ведь тонус самой жизни, вы согласны? Чашка кофе – как ежедневный укол молодости. Вот у восточных женщин даже было такое официальное право – подать на развод, если муж не мог обеспечить чашкой кофе в день. Кофе должен быть острым, горячим, как сама мысль, поэтому я лично готовлю для себя и гостей, даже Юле не доверяю. Надеюсь, вы любите кофе? Мне как раз привезли из Эквадора, с самых Галапагосских островов. Да, да, там, где гигантские черепахи и розовый песок… Вы не возражаете против кофе по-арабски, с карамельной корочкой?

Селиверстов одарил всех лучезарной улыбкой и засуетился с туркой возле электрической конфорки, которая была встроена в угловую столешницу из серого мрамора. Мы не возражали. Собственно, что тут можно возразить? Как только кофе был готов, Юля бросилась помогать начальнику. Это был вызубренный, отрепетированный ритуал – способ расположить к себе, фишечка, как говорили модные мужские журналы для успешных джентльменов вроде «Men’s heals» и «Esquire». Вика не обращала на них никакого внимания, погрузившись в чтение. Я же был вынужден поддерживать нудную беседу: «Да, кофе! Неужели с самих Галапагос…».

– Как вам? – поинтересовался Селиверстов, с явным наслаждением делая глоток.

Неожиданно на его вопрос ответила Виктория, которая, как я думал, не слушала:

– Мешает, – сказала она, не отрываясь от чтения.

Я внутренне усмехнулся. На всякого жулика и подхалима Селиверстова найдется пуленепробиваемое хамство Вики. Это было тем смешнее, что Виктория хамила сейчас совершенно непреднамеренно, а, так сказать, с пользой для дела. На столе, где она расположилась, все было занято листами заключения, которое она разброшюровала и разложила как обычно: единой простыней. Кофе, поставленный Юлей на край и без того небольшого столика, действительно мешал.

Селиверстов нахмурился и молча кивнул Юле, чтобы убрала чашку.

Прошло минут двадцать, прежде чем Вика отмерла.

– Скажу я вам честно, Владислав Юрьевич, действуют они осторожно, – медленно проговорила она.

– Что вы конкретно имеете в виду? – тут же включился Селиверстов, глаза его сверкнули интересом.