Татьяна Шахматова - Удар отточенным пером

– Да уж, разрулили, – пробормотал Жильцов.

– Как могли, так и разрулили. Получше некоторых. Я тебе про другое. Когда я тебе сказал рот особо не разевать на эту смерть, я что имел в виду?

– Не писать?.. – жалобно уточнил Жильцов.

– Дебил! – рявкнул лысый. – Ну ты дебил, Алексей! Я сказал, не связывать этот труп с администрацией, как обычно ты делаешь, чтобы нас по этой статье в суд не таскали. А ты что сделал – даже сраных соболезнований не напечатал. Конечно, это подозрительно! Конечно, они заподозрили. Они же твои газетенки под лупой каждую смотрят! А как ты хотел?! Дерьмо ты, а не журналист…

Разговор продолжался, но я уже не мог слушать – в этот момент я понял, что мне настал кирдык. Валяясь на диване, я старался незаметно размять затекшие конечности, но что делать дальше – совершенно не представлял. Что это за всемирная паутина, что за банда? Жильцов писал про ситуацию на «Русском минерале», но, оказывается, он писал и про Старое Озерное.

По-настоящему страшным мне показалось то, как просто и глупо Жильцову удалось провести меня с этой статьей про домогательства. Простейший трюк «аморальное поведение», который наверняка был усвоен Жильцовым еще во времена советских профсоюзных собраний, легко сбил меня с толку и заставил усомниться в человеке, под началом которого я проработал всю практику и которого, как мне казалось, неплохо знал. Простой журналист-самоучка провел меня, филолога, хоть и недоучившегося…

Нет, все-таки в этом деле что-то не клеилось. Либо Жильцов оказался актером, каких не знала еще земля русская, и мегамозгом покруче многих нобелевских лауреатов, либо он тоже не столько злодей, сколько жертва.

Мышцы начинали отвечать покалыванием, а на меня накатила новая волна отчаяния: вчера и сегодня ночью я ночевал в своей съемной квартире. После суда я отправлялся к себе, началась учеба и, несмотря на то что я продолжал работать с Викой, появляться в институте время от времени было необходимо. Поскольку сегодня судов не было вообще, то Вика хватится меня только завтра, когда я не явлюсь в суд… Как же страшно! Я снова прислушался. Лысый говорил почти дружелюбно:

– Так что у тебя, Леха, промах на промахе – прямо одно за другим в последнее время. Что это такое? А?

Жильцов не отвечал, и лысый продолжал:

– Что вот ты этого Валеева испугался? Он же все равно чует за собой. Если б не чуял, ты б уж сидел. Нет, знает Валеев, за что молчит. Не шлюшки эти, так посерьезней что-нибудь есть. Гранты-то он небось через дружков своих в областной думе проводит. Ты, кстати, там копни, много найдешь, точно тебе говорю. У каждого рыльце в пушку, а ты ему просто показал силу печатного, так сказать, органа. Так что все нормально шло, мы их уже почти дожали, а ты всю малину обосрал и этим дебилом в шарфе еще дополнил. Давай теперь, делай что-нибудь.

– Что «делай»? – не понял Жильцов.

– Не знаю что. Договаривайся или как-то по-другому заставь его молчать.

– Как заставить молчать?

– Ну не знаю как… – произнес лысый веселым будничным тоном.

Мне в моей каморке, откуда я мог только слышать, но ничего толком не видел, было даже не очень понятно, отчего профсоюзник вдруг завопил.

– Я не подписывался ни на что такое! Анатолий, да ты что, Анатолий…

– А меня ты, значит, на это уже подписал?! Не много берешь-то на себя, а? – перебил его лысый.

– Анатолий, я тебе вот что сказать хочу. – Жильцов говорил тихо, голос его звучал сдавленно, как у человека в состоянии сильнейшего страха. – Давно мучаюсь, да все никак. Глубоко влез. Но одно дело завод и совсем другое дело колхоз. Не буду я больше про колхоз писать. К тому же в профсоюзе мы, так сказать, словом врага бьем, а тут твой человек начал этого Валеева кулаками и ногами… Избивал, в общем. Я в таком деле не участвую, Анатолий, ты извини…

– Извиняться перед архангелами будешь, – перебил его лысый, и мех его аляски плавно качнулся, открывая большой картофельный нос. – Бить тебя никто никого не заставляет. Ты журналист, как писал мочилово на администрацию завода, так и будешь писать. И на этих колхозников теперь дополнительно, так сказать, в качестве бонуса.

– Да что я знаю-то про них? – упирался Жильцов. – Я в деревне второй раз в жизни был.

– А про завод ты что знаешь? – тут же парировал лысый. – На заводе ты больше двух раз побывал? Слышь, трудяга, ты хоть знаешь, где у цеха дверь? На складе грабли тырить да варежки ныкать – это еще не на заводе работать! Ты когда в своем президиуме комсомольском путевки по друзьям распределял, думаешь, в рабочий класс записался, что ли?! Ты у меня с руки пятнадцать лет жрешь, в ус не дуешь, а теперь бунтовать будешь? Не поздно ли?.. – Лысый помолчал, отдышался и продолжал уже почти спокойно: – Так же пиши за всю херню, мол, продукт говно и сами руководители колхоза мудаки, бабники, воры, мошенники. Семь лет ты уже мочишь директоров и юристов «Русского минерала», нормально же все! Они уходят, а ты-то остаешься! Не мне тебя учить.

– Но ведь это мое предприятие, я тут много лет, имею право, а в деревне…

– Слышь, Леша, я тебе говорю, что надо делать, ты делаешь, надо что-то узнать про этот колхоз, значит, сходишь и узнаешь.

– Нет, это не отвечает задачам нашего профсоюза, – вяло упирался Жильцов. – Мы защищаем интересы рабочих… и крестьян.

Лысый вдруг расхохотался. Его громкий хрипловатый смех носился по комнате, шарахаясь от стен и углов. Ему было не смешно, в результате он поперхнулся и долго натужно кашлял под равнодушные аплодисменты пустого помещения.

– Кого-кого? – наконец выдавил лысый. – Чьи интересы вы защищаете? Рабочих и крестьян? Коммунист ты недорезаный! Каких рабочих, каких крестьян, ты где их видел вообще? Этот колхоз… Да ни хрена это не колхоз! Что такое колхоз? Коллективная собственность. А «Старое Озерное» кому принадлежит? Лебедеву, Валееву, ну еще там пара человек есть на паях. Какой это колхоз? Какие они крестьяне? Фермеры они, бизнесмены. Предприниматели. Такие же, как и я. Че их защищать-то? Тут закон простой: кто не может удержать частную собственность, тот ее теряет!

Жильцов молчал, а лысый Анатолий добавил сухим, усталым тоном, с которого начал разговор, театрально закольцевав беседу, доказывая тем самым, что худо-бедно овладеть основными приемами манипуляций можно и без специального образования.

– Так что, Леша, попутал ты немного. Твой профсоюз – это я. Ясно? А с этим, – мех качнулся в мою сторону. – Давай делай… Только быстро.

От его слов, произнесенных обыденным, вовсе незлобливым тоном, все мои внутренности бросились в липкие объятья друг друга. Сколько ни метался вверх-вниз беспомощный кадык, сглотнуть образовавшийся в горле ком не получалось. В горле стало сухо и жарко, как в печи крематория. Видимо, я перестал контролировать себя, и лысый тут же что-то заподозрил: