Анна Дубчак - Миллион для Коломбины

…Даже уже в Подольске, в гостинице, она никак не могла избавиться от чувства нереальности происходящего. Все, что произошло с ней за последние три дня, казалось продолжением какого-то тихого и явно клинического кошмара.

– Гриша, почему мне так плохо? Тошнит… Голова кружится. И я не совсем понимаю, что происходит. И что мы делаем в Подольске? Я не ослышалась? Мы приехали сюда прямо из аэропорта?

Гриша поцеловал ее и некоторое время молча смотрел на нее.

– Можешь мне не поверить, но и я тоже испытываю почти то же самое, правда, не тошнит, и голова не кружится, но мои мозги с трудом воспринимают то, что происходит.

– Ты сказал, что здесь, в Подольске, мы узнаем что-то важное… Говорил что-то про двадцать четыре часа, которые требуются для анализов. Я что, больна? Это поэтому мне так плохо? Я что – умираю?

– Господи, ну что только не приходит в твою маленькую головку! Ты абсолютно здорова!

– Может, беременна?

– К сожалению, пока нет.

Она улыбнулась. Потом поудобнее села на постели и тряхнула головой. За окном расцветал погожий солнечный день, было тихо, но почему-то ни солнце на небе, ни эта утренняя гостиничная тишина не уменьшали ее тревоги. Напротив, она чувствовала, что вот уже совсем скоро должно что-то произойти.

Запуганная собственным дерзким поступком, связанным с покупкой квартиры и своим неверным толкованием письма Григория, сейчас, когда он был рядом, она пыталась почувствовать себя счастливой, но что-то мешало ей. Возможно, причиной этому было его молчание и таинственность, с которой он задавал ей редкие вопросы, словно прощупывая ее. Возможно, и он теперь ей не доверял. После всего того, что она совершила.

– Гриша, это вообще ты? Почему ты так странно смотришь на меня? Что случилось? Тебе надо вернуть эти деньги? Так это не вопрос – продам эту дурацкую квартиру и все! Не так уж много денег я и потратила. Я вообще была сама не своя. Такое адское безденежье и вдруг – куча денег. Да и ты меня бросил… Вернее, извини, это я так подумала… Это письмо…

Почему он так странно смотрит на нее? Не сказать, что злится, а словно чего-то ждет. Но чего? Ей кажется, что он прислушивается к звукам за дверью? Ну да, там кто-то ходит, постояльцы. Это нормально. Может, он кого-то ждет? Но тогда почему не одевается? Лежит рядом с ней, обнимает ее…

Она смотрит на его обнаженное тело, слегка прикрытое простыней, и ей почему-то хочется плакать. Он прекрасен, он вернулся к ней, он вот, совсем рядом, и, кажется, не собирается больше исчезать. Отчего же так грустно? Может, он хочет расстаться с ней, может, у него вообще есть семья и он просто не знает, как ей об этом сказать? Или дети?

Надя почувствовала, как слезы покатились по щекам и закапали на грудь. Она подтянула к себе простыню, чтобы промокнуть лицо, простыня соскользнула на ковер. Она потянулась за ней и так неудачно, что не удержалась на руках и сорвалась, прижалась всем телом к его телу, такому теплому и упругому. Неужели он сейчас скажет ей что-то ужасное, что окончательно разрушит весь ее мир?

И тут ее взгляд, рассеянный, затуманенный слезами, упал на шрам на ступне Григория. Темно-розовый, грубоватый, чуть выше пальцев правой ноги. Она словно помимо воли провела по нему рукой. « Ты дура, Софка, что ты наделала! Он ж мог умереть! И как только тебе в голову пришло рубить эту корягу?»

Она словно услышала тот далекий, захлебывающийся в слезах, свой собственный крик, который чуть не разорвал ей горло.

– Гриша… Это ты? Это ты был там, на речке…

Она спрашивала осторожно, чтобы, в случае если она ошиблась, не выглядеть полной дурой.

– Да, это я. И ты тогда спасла меня, вытащила из воды. Если бы не ты, я бы умер от потери крови.

– Да не может этого быть! Так не бывает!

Как же так случилось, что он в одно мгновенье из того Григория, в которого она влюбилась во время того странного и печального поминального обеда, превратился в самого близкого друга детства, в родного человека?!

– Гриша… – Она кинулась к нему и крепко его обняла. – Да как же это я тебя не узнала?! А ты? Ты узнал меня? Сразу? Когда?

Он крепко обнял ее, так, словно они только что встретились после долгой разлуки. И она почувствовала на своей голове тепло – это были его слезы.

– Признаться, если бы я увидел тебя на улице, то никогда бы не узнал. Ты же стала взрослой девушкой и сильно изменилась. Стала еще красивее, женственнее…

Григорий встал, оделся, сел напротив нее, взял ее руки в свои.

– Я запомнил твою фамилию… Она ассоциировалась у меня с художником Суриковым. Надя Сурина. Знал я, как зовут и твоего отца – Александр, дядя Саша. То есть твое полное имя Надежда Александровна Сурина. Запомнил я и твой день рождения – восьмое марта. Я же отправлял тебе письма и поздравительные открытки на твой старый адрес. Подсчитать, в каком году ты родилась, было нетрудно.

– Но при чем здесь моя фамилия?

– Дело в том, что Сурина Надежда Александровна, рожденная восьмого марта тысяча девятьсот девяносто третьего года… Словом, именно это имя я увидел на записке, переданной мне Катей. Эта записка, собственноручно написанная господином Поливановым, была передана им своей домработнице с просьбой разыскать тебя, в случае если с ним что-нибудь случится. Потому что Иван Алексеевич Поливанов, Надя, твой биологический отец. И завещание, составленное им незадолго до смерти, делает тебя хозяйкой всего его состояния.

– Ну да, конечно, – хохотнула Надя. – Твоя очередная байка, шутка. Скажу честно – она самая интересная из всех твоих историй, – настроение ее упало, она снова видела перед собой чудовище по имени Григорий, обманщика и мошенника. Мальчишка, в которого она была влюблена когда-то, сто лет тому назад, исчез, помахав ей рукой и растворившись в теплых лучах заходящего солнца.

Григорий встал, достал из кармана висевшего на спинке стула пиджака плотный конверт, извлек оттуда сложенные документы, протянул Наде.

– Вот, почитай сама – это копия его завещания.

Надя развернула бумаги и принялась читать. От удивления и охвативших ее непривычных чувств по ее коже снова забегали нервные насекомые, заставляя вздыбливаться волоски. Да, это была всего лишь копия завещания господина Поливанова, но составленная с такими подробностями и цифрами, что в голову не могло прийти, зачем было бы кому-то составлять это, будь документ фальшивкой. Неужели это правда? Она подняла голову и внимательно посмотрела в глаза Григорию.

– Если это правда, в чем я, честно говоря, пока еще сомневаюсь, тогда у меня вопрос: Гриша, ты ничего не хочешь мне объяснить?

– Хочу, конечно.

– Еще раз повторю: если это правда и каким-то невероятным образом случилось так, что Поливанов, посчитав, что я его биологическая дочь, оставил все мне, тогда почему же ты не рассказал об этом в нашу первую встречу, там, на поминках? Зачем мучил меня?