Гэвин Лайл - Успеть к полуночи. Безмолвный свидетель. Позор семьи

— Ради всего святого, Пимпренетта, остановись хоть на минуту, ты мне совсем заморочила голову!

Но Пимпренетта была слишком занята своими сердечными переживаниями, чтобы обращать внимание на кого-нибудь еще. А Дьедонне, как всегда незаметный и тихий, держался в стороне от этой суматохи, он готовил сети, так как сегодня был очередной день рыбалки. Через час он собирался отправиться на своей моторке, чтобы провести целый день у Замка Иф на воде, вылавливая рыбу. Он надеялся, что ему повезет и он насладится покоем, которого был лишен. Жена набросилась на него:

— Ты что, не можешь сказать своей дочери, чтобы она утихомирилась на минуту?

Дьедонне пожал плечами, чтобы показать, что он не собирается вмешиваться в эту историю. Такой эгоистичный отказ просто взорвал Перрину.

— Конечно, тебе это безразлично. У Пимпренетты помутился рассудок, а ты едешь на рыбалку! Это будет хорошим уроком для тебя, моя малышка, если бы ты была еще в состоянии хоть что-нибудь понимать! Но мадемуазель витает в облаках! Мадемуазель воображает, что она заполучила сокровище! Твой Бруно оставит тебя дома, чтобы ты наводила чистоту или зарабатывала деньги, а сам отправится на рыбалку!

— Это неправда!

С пылающими щеками Пимпренетта остановилась около матери, готовая сражаться, чтобы защитить своего Бруно. Перрина, изготовившаяся было напомнить ей об уважении к родителям, внезапно отказалась от этого намерения:

— Ну хорошо, давай! Нужно, чтобы ты сама все испытала… У тебя еще будет много времени, чтобы оплакивать, после…

Идя по солнцепеку, Жером торопился на встречу с Фелиси, желая увидеть ее до того, как она войдет в свой салон-парикмахерскую.

Пимпренетта, стоя перед входом в больницу в ожидании Бруно, сердито осматривала всех выходящих. Дивизионный комиссар равнодушно пил кофе, который ему заботливо приготовила его жена. Тони мучился вопросом, чем лучше ему заняться днем. Селестина, терзаемая угрызениями совести, собиралась покаяться перед Элуа, в надежде, что он простит ее дерзость, высказанную накануне. Перрина Адоль приходила в себя, вздыхая над своей участью, в то время как ее муж заканчивал собирать свое снаряжение. Маспи Великий, обеспокоенный, спешил к улице Монте-дез-Аккуль в далеко не миролюбивом настроении, чтобы найти утешение у своего друга Адоля.

Был почти полдень. Дьедонне уже давно лег в дрейф и с помощью Элуа спокойно рыбачил. Вытаскивая небольшую сеть, которую мужчины использовали скорее для того, чтобы успокоить нервы, чем для того, чтобы ловить рыбу, Маспи спрашивал себя, почему это Адоли несколько часов назад встретили его довольно прохладно. Поведение Перрины он объяснял тем, что она завалена работой с утра до вечера, а то и по ночам, когда ей нужно было принимать контрабандные грузы. Но ее муж? Мадам Адоль подчеркнула, ухмыляясь, что ее супруг страдает от ревматизма рук и использует это как предлог для того, чтобы помогать ей меньше, чем обычно. И к тому же этот ужасный лентяй не позволяет ей заняться его рукой. А она от своей матери унаследовала надежные средства от ревматизма. Элуа был слегка удивлен, что, несмотря на боль, Дьедонне собирается все же на рыбалку, но Адоль ответил, что свежий воздух и солнце смягчат его боль. Но более всего озадачило Маспи то, что когда он предложил другу порыбачить вместе, то наткнулся на каменное выражение лица: «У меня сейчас не самое компанейское настроение, знаешь ли… Заботы не очень располагают к разговорам и т. д. и т. п.». И вполне понятно, что в конце концов отец Бруно, разволновавшись, сорвался на крик:

— Ты не хочешь, чтобы я был рядом, Дьедонне? Скажи мне это сразу, и так по крайней мере будет более откровенно!

Его друг стал протестовать, но не очень убедительно. Его поведение так заинтриговало Элуа, что он решил пока не проявлять своего самолюбия и подождать. Он схватил Адоля за больную руку:

— Ну давай! Хватит быть тряпкой, Адоль, собирайся на рыбалку!

Перед тем как уйти, Маспи решил поинтересоваться, как дела у Пимпренетты. Ее мать сухо ответила:

— Она в больнице.

— В больнице? Господи помилуй! Она больна?

Перрина пожала могучими плечами.

— Да, больна, мой бедный Элуа, но не в том смысле, как ты думаешь. Мадемуазель влюблена, ведь я, ее мать, никогда не могла поднять ее раньше восьми часов утра, а теперь — не было дня, чтобы она не устраивала дома представления. И почему это все? Чтобы мчаться ждать своего Бруно.

Элуа вздохнул облегченно.

— Ну, это не страшно! Вы меня чуть не испугали, Перрина!

— Маспи, я вас очень уважаю, вы это знаете, но, по правде сказать, оттого, что моя Пимпренетта с вашим Бруно, у меня внутри все переворачивается!

Мужу Селестины не пришлось по вкусу такое высказывание. Он потихоньку, но решительно вновь подтолкнул Дьедонне, который, по всей видимости, изменил свои намерения и хотел увести его поскорее на рыбалку.

— Минуту, Адоль!.. Мадам Перрина, скажите точно, что вы хотели сказать?

— Что Бруно — не пара для моей дочери.

— Это отчасти и мое мнение, но раз уж дети любят друг друга, то я не буду уж слишком придирчив.

— Что? Вы только подумайте! Да это не вы нам делаете одолжение. Это я, я считаю, что моя Пимпренетта в десять раз лучше вашего сына!

— В десять раз?

— Скорее в сто раз!

Элуа долго рассматривал свою давнюю приятельницу, прежде чем сухо произнести:

— Мадам Адоль, я пытаюсь напомнить себе, что знаю вас уже очень давно, чтобы не выложить вам прямо тут в лицо всю правду-матку и не призвать быть поскромнее!

— Ну а кем вы сами себя считаете?

— Тем, кого всегда уважали, мадам Адоль, и мне жаль, что я не могу сказать того же о вас!

— Неправда, Элуа!.. Я терпелива, но всему есть предел! И все, что вы здесь можете напеть, не заслонит того, что ваш сын как-никак полицейский.

— И что дальше?

Сбитая с толку вопросом, похожим на вызов, Перрина не нашла ничего другого, как глупо повторить:

— Полицейский… Он же полицейский…

— Бруно — полицейский? Согласен. Но не простой полицейский! Можете себе представить, я беседовал с комиссаром Мурато по-дружески…

— По-дружески?

— Вот именно! По-дружески! Он мне признался, что без Бруно даже не представляет, как выбраться из создавшегося положения!

— И вы находите это нормальным? Вы считаете, что это подходит для семьи, которая…

— Я запрещаю тебе осуждать мою семью!

— Я это делаю не ради своего удовольствия! Но так как эта дура Пимпренетта стала уже почти членом вашей семьи…

— Если я соглашусь ее взять!

— Вы откажете моей единственной дочери? Девочке, которой все, кто ее видит, только восторгаются! Да все падают на колени, когда она проходит по Канебьер, вот!

— Да она всего лишь мелкая воровка и ничего больше!