Алан Брэдли - В могиле не опасен суд молвы [litres]

– Птичка в золотой клетке, – сказал Доггер мне на ухо. – В те времена женщин часто изображали пленницами, и они жили, как в клетке.

– Они когда-нибудь сбегали? – спросила я, внезапно осознав, что мы соскользнули на тему, в которой я ничего не понимаю.

Но я буду настойчива. Может быть, что-нибудь узнаю.

– Некоторые да, – ответил Доггер. – Вот эта, если я не ошибаюсь…

Он забрал у меня фонарь и направил его луч в нижнюю часть афиши.

«Вавилонская блудница», – гласили яркие желтые буквы. – Музыкальная пьеса, автор либретто и музыки – Леонард Боствич. Исполняет мисс Поппи Мандрил».

– Боже! – воскликнула я.

– Именно, – подтвердил Доггер.

– Это и правда она? – переспросила я. – В молодости она была просто шикарна.

Доггер не ответил.

Теперь я рассмотрела, что внутри все стены увешаны аналогичными афишами и фотографиями. Это место скорее напоминало картинную галерею, чем дом.

Неужели Орландо собрал все эти следы прошлого и соорудил храм своей учительницы?

Я прижималась лицом к стеклу, чтобы рассмотреть углы комнаты, когда послышался голос:

– Артур?

Испугавшись, я резко развернулась. На ступеньках с мотыгой в руке стояла женщина.

Должна признаться, у меня отвисла челюсть.

На ней были резиновые сапоги и грязные брюки, подвязанные на талии веревкой. Расстегнутая у шеи рубашка цвета хаки явно была армейской, как и широкополая шляпа, более уместная в джунглях Дальнего Востока, чем в этой тихой британской заводи.

– Артур? – повторила она, и только теперь я поняла, что она обращается к Доггеру.

Доггер опустил фонарь и начал поворачиваться, но я уловила легкое колебание, как будто ему нужно было собраться с мыслями, перед тем как ответить. Его челюсти напряглись.

– Клэр? – произнес он, наконец повернувшись и взглянув ей в глаза.

Доггер всегда был немногословен.

Женщина отложила мотыгу и спустилась по ступенькам. Через секунду она оказалась лицом к лицу с нами. По ее загорелой шее, выступающей из ворота рубашки, вверх, к роскошным рыжим волосам, поднимался румянец.

– Я так и знала, что это ты, – сказала она, стараясь совладать с волнением.

Будучи женщиной, я инстинктивно поняла, что она борется с почти нестерпимым желанием обнять его. От радости ее глаза сверкали, как бриллианты.

– Я видела тебя здесь вчера, – продолжила она. – Не могла поверить своим глазам. Подумала, что, должно быть, ошиблась. Окликнула тебя, но, наверное, ты меня не услышал.

В ее голосе слышался акцент, который я не смогла сразу определить: выговор согласных напоминает кокни, но не совсем.

– Нет, я слышал тебя, Клэр, – ответил Доггер. – Прости меня. Я был не готов…

– Чепуха! – воскликнула Клэр. – Не надо ничего объяснять. Я все прекрасно понимаю.

Судя по спокойствию, снизошедшему на Доггера, он ей поверил.

– Сколько времени утекло, – сказал он, – сколько времени. Как ты поживала?

Я не могла не обратить внимание на его выбор слов. Не «как ты поживаешь?», а «как ты поживала?».

Как она сейчас поживает, было понятно с первого взгляда. Даже в слабом утреннем свете я видела, что она сияет, как солнце.

– Справлялась, – сказала она. – Как всегда. А ты?

– Выживаю, – ответил Доггер, и я сердцем поняла, что он сказал истинную правду.

Я не смогла сдержаться. Взяла его под руку.

Неужели это ревность – то, что я чувствую? Першение в горле? Едва ощутимый дискомфорт под ложечкой?

Вот как выглядит это зеленоглазое чудовище!

– Доггер много лет верно служил нашей семье, – услышала я свои слова. – Он наша опора.

Я хотела сказать больше, но не стала. Мне захотелось процитировать любимые строки Даффи из «Сирано де Бержерака»: «Опора, скала, мыс… Вернее, полуостров!»

Но Доггер будет шокирован таким высказыванием.

Я научилась держать рот на замке.

– Мисс Тетлок, – сказал Доггер, – могу я представить вас мисс де Люс?

– Флавия, – я протянула руку, и мы с ней обменялись рукопожатием.

Меня не беспокоили сельскохозяйственные отходы, которыми была испачкана ее ладонь. Как это отличается от неприятного рукопожатия и грязной ладони Теренса в цирке Шадрича. Это рукопожатие было доброжелательным, и я во весь рот одобрительно улыбнулась этой женщине, хотя мы только что были представлены.

– Клэр, – сказала мисс Тетлок, еще крепче сжимая мою ладонь. – Называй меня Клэр.

Секунду мы стояли в ожидании следующей реплики, словно в трансе или позируя для картины, но никто не хотел говорить.

– Что ж, – наконец произнесла Клэр, – полагаю, вы хотите осмотреть вещи Орландо. Такая трагедия.

Она увидела, что у меня отвисла челюсть от изумления, и продолжила:

– Все в порядке. Орландо доверил мне ключ. Я присматривала за этим местом, когда он уезжал, а он в ответ отгонял захватчиков от моего огорода, человеческих и не только.

Она махнула рукой в сторону ступенек.

– Констебль Оттер вряд ли одобрил бы, – сказал Доггер, – но если ты настаиваешь…

– К черту констебля Оттера, – к моему изумлению, отрезала Клэр. – Временами приходится нарушать закон, чтобы восторжествовала справедливость. Или хотя бы обходить его.

Я улыбнулась, когда она поднялась на скрипучее крыльцо и извлекла ключ из кармана рубашки. Эта женщина сделана из того же теста, что и я.

– Все, чего я ожидаю, – справедливость, – сказала она, отпирая замок. – Орландо нужна вся мыслимая и немыслимая помощь.

«Удивительные слова применительно к трупу», – подумала я.

И мы вошли внутрь.

Практически нависающий над водой, лодочный дом попахивал чем-то солоноватым, как аквариум склеротичного любителя рыб.

Я вздрогнула, вспомнив, как зацепилась пальцами за зубы Орландо. Полезный опыт, но повторения я бы не хотела.

– Прошу прощения за отсутствие электричества, – сказала Клэр. – Это место – не более чем чуточку обжитой лодочный сарай. По правде говоря, не предполагалось, что здесь будет кто-то жить. У Орландо бывали взлеты и падения в отношениях с властями, но с его характером…

Она умолкла, криво улыбнувшись.

– Каким он был? – внезапно спросила я, пользуясь представившейся возможностью.

– Сын священника, сын каноника, – ответила Клэр. – Отец должен был объяснить ему, что такое добро и зло, но не сделал этого. Орландо любил говорить о себе, что он паршивец, и, наверное, это справедливо.

Я улыбнулась, зная, что она от меня ожидает именно этого.

– Шутник, – предположила я.

– Не совсем. Он искал внимания, а это часто свойственно тем, кто выступает на сцене. Его мать умерла, когда Орландо был ребенком.

– Очень хороший актер, я знаю.

Я не стала утруждаться объяснениями, откуда у меня эти сведения, но однажды Даффи сказала мне, что актеры и убийцы – люди, жаждущие внимания. «Единственная разница, – уточнила она, – где они воплощают свои фантазии: одни в темном переулке или обшарпанной комнате, другие – на сцене перед лицом публики».