Алан Брэдли - В могиле не опасен суд молвы [litres]

Через несколько минут я присоединюсь к ним.

«Привет тебе, химия», – подумала я. Меня приветствуют не только родители, но и гении химии всех времен и народов: Гемфри Дэви, Генри Кавендиш, Эдуард Франкленд, Эрнест Резерфорд. Как я горжусь своей страной!

Я умру, но умру британкой!

Какое вдохновляющее решение! Я вытянулась струной, положила руки по бокам и запела:

Хотя король Георг IV, мой дорогой старый друг, умер четыре месяца назад, его дочь, принцесса Елизавета, еще не коронована.

Но скоро будет. О да! Не успеют мои бледные кости погрузиться в английскую почву, как на трон воссядет королева Елизавета II и мир засияет новыми красками.

Я продолжала петь, и к глазам моим подступили горячие слезы.

Теперь у меня впереди только мрак и смерть.

Я жду их с высоко поднятой головой.

Кто-то стучал… стучал… стучал… Скорее бы они прекратили и оставили меня в покое.

– Убирайтесь! – хотела прокричать я, но мой язык присох к небу.

Потом послышался тошнотворный скрип протестующего дерева. Я попыталась облизать губы, но влаги не осталось.

В темноте меня дергали и трясли, словно добычу в сумке охотника.

«Прекратите!» – подумала я, но не смогла выдавить ни слова.

Внезапно меня ослепил яркий свет, и хотя у меня совсем не было сил, я смогла прикрыть лицо руками.

Кто-то обнял меня. Я попыталась высвободиться, но тщетно. Мое тело превратилось в неприятное вонючее желе.

– Флавия? – окликнул голос, и я приложила все силы, чтобы приоткрыть один глаз, несмотря на режущую боль.

И снова:

– Флавия! – на этот раз более настойчиво.

Зрение постепенно начало фокусироваться, и я увидела над собой лицо: огромное круглое лицо, черты которого были искажены, словно я видела его сквозь аквариум.

Не может быть! Невозможно!

– Флавия, – повторил Дитер, закутывая меня в свой кашемировый свитер.

«Какая жалость, – подумала я. – Такой красивый цвет яйца малиновки».

– Извини, – пробормотала я, и он бережно поставил меня на пол, прислонив к стене. Я с трудом осмотрелась.

Фели стояла, наклонившись над распростертым на полу мистером Найтингейлом, и сжимала в руке резиновый молоток. Судя по красной шишке на затылке гробовщика, она им недавно воспользовалась.

У бедолаги не было ни единого шанса против разгневанной Фели.

– Как ты посмел мучить мою сестру! – заорала она, схватив его за воротник и тряхнув с такой силой, что если бы это было дерево, с него бы осыпались все обезьяны. – Как ты посмел напасть на моего жениха?

Похоже, Найтингейл ее не слышал.

– Как?.. – я вяло махнула конечностью в сторону открытого гроба. – Вас послал Доггер?

– Мы были во дворе, – ответил Дитер, слегка покраснев, отчего свежий порез на его подбородке стал заметнее. – Фели и я. Прятались за заготовками для гробов. Понимаешь ли, мы хотели… побыть наедине. Мы думали, нам в жизни никто…

– Дитер! – возопила залившаяся краской Фели. – Достаточно!

Рискуя жизнью, Дитер украдкой подмигнул мне. Я утерла рот и выдавила улыбку.

– Позвони Доггеру и попроси его приехать на «роллс-ройсе», – распорядилась Фели, показывая на телефон на столе. – Потом позвони в полицию. Они знают, что делать.

– Не рассчитывай на это, – с трудом сказала я.

Что было дальше, оставим на волю воображения, скажу только, слезы лились ручьями. И кто бы мог подумать, что девочка может спать так долго!

Я проснулась задолго до восхода солнца. Недомогание, вызванное эфиром, еще не прошло, и у меня крутило живот.

Сегодня мы уезжаем домой, но перед этим мне надо кое-что сделать, а именно позвонить инспектору Хьюитту. Я мучительно размышляла, как сделать это наилучшим образом.

Я целый лист бумаги исписала заметками с заголовками вроде «приветственные любезности», «темы для дискуссии», «благодарности и завершение беседы».

Но что если инспектор не захочет со мной разговаривать? Что если он решит, будто неразгаданное убийство – не тема для обсуждения с частным лицом?

Надо просто рискнуть. Самое ужасное, что может сделать инспектор, – это раскритиковать меня и повесить трубку. Я буду готова к этому.

Часы тянулись очень долго, как будто их тоже отравили эфиром. Заря никак не занималась.

Когда я сказала Грете Палмер, что мне нужно сделать личный звонок, она любезно предложила воспользоваться телефоном в комнатке за лестницей, где меня никто не потревожит.

– За счет заведения, – сказала она. – В конце концов, нас не сможет никто отличить, – увидев мое непонимающее лицо, она добавила, – «и знатную леди от Джуди О’Греди не сможет никто отличить» [36]. Редьярд Киплинг. Этот старый хитрый пень знал о женщинах куда больше, чем принято считать. Оставлю тебя одну. Не люблю сентиментальные излияния чувств поутру.

И она вышла, закрыв за собой дверь.

Я улыбнулась, хотя она не могла меня видеть.

Как только взошло солнце, я позвонила в Бишоп-Лейси.

– Алло? Миссис Мюллет? Это Флавия. Надеюсь, я вас не разбудила.

– Господи, нет! Я чищу пастернак Альфу на суп. Где вы? Все в порядке?

Бедолага Альф! Его жизнь зависит от пастернака.

– Да, все в порядке, миссис Мюллет. Мы все еще в Воулсторпе, но сегодня возвращаемся домой. Подумала, что нужно вас предупредить.

Я не стала говорить ей, что отчаянно хотела услышать ее голос.

– Так мило, что ты думаешь обо мне, милочка. Почищу еще несколько пастернаков. Вы хорошо отдохнули?

– Вполне, – ответила я. – Посмотрели церковь и все такое.

– Я соскучилась, – внезапно сказала она. – Никто не путается у меня под ногами и не лезет пальцами в горчицу. Буду рада, когда ты вернешься.

– Благодарю вас, миссис Мюллет, – выдавила я. – Я тоже. Надеюсь, у вас все хорошо?

– Как обычно. Но мне пора бежать, детка. Моя приятельница миссис Уоллер приболела, и я пообещала принести ей печенье на завтрак. Доктор говорит, ей нужно лежать.

Я выразила сочувствие, мы попрощались и отключились.

Я ждала, пока могла терпеть. Есть ли хоть малейший шанс, что инспектор Хьюитт придет на работу рано? Есть только один способ выяснить.

Я вытерла влажные ладони о свитер и взялась за трубку.

– Я бы хотела поговорить с полицейским участком в Хинли, – сказала я. – С инспектором Хьюиттом.

Послышались щелчки, гудение и похрустывание, перед тем как мне ответил низкий утомленный голос, который мог принадлежать только сержанту.

– Как вас представить? – спросил он.

– Флавия де Люс, – сказала я, и мне показалось, что на том конце повисло секундное молчание.