Дарья Кожевникова - День из чужой жизни

Надо признаться, я порядком струхнула, когда представила, что будет, если они не придут мне на выручку. Ведь сейчас Леонид уже должен работать со счетами, которые в отсканированном виде должны были прийти ему по электронной почте. И в первую очередь он их, конечно же, заблокирует. А это означало, что если супостаты займутся своей проверкой, то мне будет несдобровать. Они сейчас всем своим видом напоминали мне смертельно оголодавших волков, внезапно учуявших запах свежей крови. Ведь вожделенные деньги были для них так близко, почти что уже в руках!

— Слышь, Морс! — подал голос мой сосед по сиденью. — Тачку надо нам поменять! Мало ли, эту все-таки менты могли на крючок подцепить! Давай-ка тормозни у следующего поворота, застопорим там какого-нибудь чувака.

— Ладно, — согласился водитель.

В наступившей затем тишине, нарушаемой только тихим рокотом мотора, я услышала какой-то короткий металлический звук. А когда скосила глаза на соседа, то увидела у него в руках пистолет. При виде оружия мне стало как-то совсем нехорошо. Конечно, может, супостат достал его просто для устрашения: ведь в наши дни автомобилисты не очень-то охотно останавливаются на ночной трассе, но когда видишь направленное на тебя дуло, сверяться со своими желаниями как-то уже не приходится. Однако где гарантия, что выстрела все-таки не последует? Мало ли: остановленный водитель может оказаться слишком смелым героем или просто супостаты не захотят оставлять свидетеля, который мог бы сообщить в полицию об угоне машины? Я замерла, мучительно соображая, что же мне делать. Безучастно наблюдать за тем, как готовится убийство невинного человека, я не могла. А если в машине еще и дети окажутся?!! При этой мысли, да еще и увидев на дороге знак грядущего поворота, я ощутила, как волосы сами начинают шевелиться на моей голове. Так плохо, как сейчас, мне мало когда еще было в жизни.

Плохо! Вот она, спасительная мысль, мелькнувшая за несколько метров до рокового поворота! Да, пусть мне будет плохо, зато не пострадают невинные! Охнув, я показушно схватилась за сердце, потом полезла в свою сумочку.

— А ну, сиди и не двигайся! — рявкнули на меня.

— У меня сердце прихватило! — пискляво огрызнулась я, продолжая рыться в сумочке. — Надо достать аэрозоль, нитроспрей! Валидола ведь у вас в машине нет?

— Мы сердцем не страдаем! — с грубым смешком ответил мне сосед без пистолета.

Кто бы сомневался! Но ничего, будете, голубчики мои. Будете! Я зажала баллончик в руке, вытащила из сумки. Зажмурилась, согнулась почти пополам, уткнувшись лицом в колени и, так сказать, выжала гашетку до упора, в последний момент направив ее от себя. Несмотря на то что я была готова к газово-перцовой атаке, у меня зажгло все и разом. Дыхание перехватило, слезы и, пардон, сопли потекли полноводным весенним ручьем, и даже сердце прихватило уже не на словах, а на деле. Но, несмотря на это, я под отборные матюги не отпускала баллончик до тех пор, пока кто-то не выбил его у меня из рук. Я приготовилась к тому, что за этим последует более жестокая расправа, но, как оказалось, зря. Моим супостатам было не до этого. Они буквально рыдали рядом со мной. Ирка с качеством продукта не подкачала, так что даже открытые окна не спасали от чудовищных мук. По крайней мере, я, которой в силу предпринятых мер предосторожности досталось меньше всего, чувствовала себя на грани обморока. Если бы только знала, что это такое, вряд ли решилась бы на подобный поступок! Каждый вздох давался мне с неимоверным трудом: хочешь дышать — терпи эту огненную боль. Не хочешь терпеть… Как говорится, комментарии были излишни. Воздух в салоне был насыщен огнем, а наше дыхание по звукам все больше походило на распевку безнадежно простуженных петухов, пока наш ставший в силу обстоятельств извилистым путь внезапно не оборвался, закончившись прямо перед столбом. Точнее, на нем. Несмотря на то что на последнем участке водитель вынужденно сбросил скорость, удар оказался такой силы, что тряхнуло всю машину, капот подлетел вверх, закрывая лобовое стекло, и что-то там еще заскрежетало по мелочи. Возможно, что и мои кости тоже. Захваченная перцовыми муками, я даже не поняла, как и обо что ударилась. Почувствовала только, как кровь стекает на лицо откуда-то из-под челки. Как ни странно, при этом «омовении» мне стало немного легче. На ощупь я сумела выползти из машины и упала уже возле нее, недалеко от тоже выползших супостатов, с всхлипами втягивая в себя живительно чистый воздух. Который, похоже, не пошел мне на пользу. Первой моей мыслью стало: я умерла! И меня, грешницу, заслуженно окружают пришедшие за мной черти. Два… три… четыре… То ли у меня в глазах двоилось, то ли в аду я удостоилась такой высокой чести, что встречать меня вышла целая делегация. Все делегаты, правда, какие-то дефективные, потому что рогов не видно. Но кто их знает, может, они, как и олени, периодически сбрасывают сие украшение и сейчас как раз такой вот сезон?

— Чертики! — Криво улыбнувшись, я оторвала от земли одну руку и помахала им: какие-никакие, а все-таки встретили! А что потащат меня сейчас в какое-нибудь чистилище, так что уж тут, служба у них такая!

— Вот она! Жива! — Один из чертей торопливо склонился надо мной, при ближайшем рассмотрении оказавшись обычным крепким парнем в бронежилете и черной маске. Вот те раз! Значит, и вправду еще жива! А пресловутая группа захвата, вместо того чтобы гнаться за нами по пятам, вычислила траекторию нашего движения и, оказывается, поджидала нас как раз на этом злополучном повороте, будь он неладен!

— Вызывайте… «Скорую». — Следователь Силантьев тоже, оказывается, был уже здесь. И в отличие от парней в камуфляже, всего лишь периодически покашливающих благодаря своим маскам, тоже успел присоединиться к нашему с супостатами хору хлебнувших перчика. — Ребята, оттащите ее подальше от машины. Что хоть здесь произошло, хотел бы я знать?!

— Не надеялась вас дождаться. Решила действовать своими силами, — выговорила я с трудом. И, по-моему, потеряла сознание, потому что Иркин голос доносился до меня уже откуда-то издалека, хотя была она рядом: в руку мне вцепилась и трепала ее при этом, что щенок твои тапочки.

Окончательно я пришла в себя только уже в больнице, в палате интенсивной терапии. Первое, что увидела, была размытая Ирка в размытом белом халате, у размытого же окна. Я зажмурилась, проморгалась. Изображение стало четче.

— Ночь… улица… фонарь… аптека, — просипела я, выразительно глядя на Ирку, действительно застывшую фонарем. Хотя на улице был ясный день, пробивавшийся в палату сквозь жалюзи. Слова дались мне с трудом: горло у меня болело как при хорошей ангине.

— Людка. — Ирка смахнула набежавшую слезу и тут же набросилась на меня: — Дурочка! Я же тебя предупреждала про баллон! Да в машине одного пшика на весь салон было бы достаточно! А ты что натворила?