Дарья Кожевникова - День из чужой жизни

— Дамы, здравствуйте! Простите, что я в таком виде… — Но потом, как солнце сквозь тучи, сквозь его смущение вдруг пробилась лучезарная улыбка, и он выдал: — Людочка, вы даже не поверите, как я рад вас видеть!

— Я тоже очень рада, Леонид, — искренне сказала я.

Мы замерли друг перед другом, просто не в силах оторвать остановившийся, восторженный взгляд. Но потом Леонид снова спохватился, в каком он виде (надеюсь, не из-за того, что насмотрелся на мой нетоварный вид!), и все-таки поковылял к кровати.

— Классика! — уважительно сказала Семеновна, наблюдая за тем, как он одевается.

— Да, взял тут почитать! — простодушно кивнул Леонид на томик Алексея Толстого, лежащий на его тумбочке. — Сколько уж лет работаю на компьютерах, а вот к электронным книгам так и не смог привыкнуть, люблю запах бумаги и шелест страниц.

Я только покивала, старательно отводя от него глаза. Ирка сдавленно закашлялась в кулачок. Если бы Леонид только знал, что эта разбойница называет «классикой» и какой она ему сейчас сделала комплимент! Ну, Семеновна!!!

Леонид между тем указал нам на стулья:

— Присаживайтесь, милые дамы.

Мы не заставили себя уговаривать: меня в стоячем положении пошатывало, а Ирка с Семеновной последовали приглашению уже только из-за того, что Леонид не сел бы первым в женском обществе. А стоять ему было тоже нелегко, как и мне. Рассевшись, мы очень мило побеседовали о событиях последних дней. Теперь над этим можно было даже посмеяться! Не то что еще вчера! Потом Семеновна внесла свое предложение насчет Тиски, и Леонид с радостью за него ухватился:

— У вас с ним не будет проблем, он у меня добрый и послушный, только из воды выгоняйте построже.

— Сладим! — заверила его Семеновна.

Мне же так и хотелось выкрикнуть: «Не отдавай этой хулиганке ребенка, она его плохому научит!» — но шутки шутками, а я знала, что Тиске у Семеновны и в самом деле будет гораздо лучше, чем в питомнике. Я ведь к себе его тоже забрать пока не могла, получив не только ожоги дыхательных путей из-за баллончика, но и весьма чувствительное сотрясение мозга при ударе машины о столб. Так что даже неизвестно пока было, когда меня выпишут.

На поправку я пошла через пару дней. У Леонида дела шли несколько хуже, но я все свободное время проводила в его палате, стараясь ему помочь чем только могла. Там я и начала узнавать все подробности преступления, оказавшего такое влияние на мою жизнь. Леонид ведь очень тесно сотрудничал с Силантьевым в качестве главного консультанта по финансовым вопросам, так что узнавал эту историю одним из первых и во всех ее деталях, а я — от него. Как выяснилось, боссом всей преступной шайки, с которым Леонид храбро схватился у моего подъезда, оказался двоюродный брат нашего заводского главбуха. Именно от главбуха, во время одного из застолий, босс и узнал о том, что на заводе в скором времени состоится крупный денежный оборот. Но выболтавший под пьяное дело служебную тайну главбух не стал бы иметь никаких дел с жуликом, и тот это прекрасно знал. Поэтому даже не намекал родственнику на преступное сотрудничество, а наметил себе в помощники Гутярина. Подсунул ему эту девочку, Селестину, увел его из дома. Потом девочка, по наущению босса, окончательно заморочила Гутярину мозги. И он решился на преступление, запустив вирус так и туда, куда ему было сказано. Тут в планы босса входило подставить Гутярина как главного исполнителя — то есть сдать полиции мальчика для битья, — а самому со своими подельниками ускользнуть. Но все пошло не по плану! Программист оказался недоволен выделенной ему долей, устроил тихий бунт. И, как оказалось, успел переманить Гутярина на свою сторону: тот всегда был легко внушаем, а программисту, как и бандитам до него, нужен был козел отпущения, на которого в случае неудачи можно было бы все списать. Но тут у Гутярина вдруг проснулся инстинкт самосохранения или что-то вроде того, потому что он решил перестраховаться. По-своему, как умел, переписав номера пресловутых счетов. А потом в дело вмешался несчастный случай, если это только бандюганы, заподозрив программиста в нечестной игре, сами не перестарались с его обработкой. Если так оно и было, то теперь уж в этом точно никто не признается! Но наказали они в первую очередь сами себя, потому что со смертью специалиста и последовавшим у него дома пожаром утратили все ключи к счетам с деньгами! И в отчаянии были готовы локти кусать, когда вдруг Гутярин проболтался своей молодой любовнице, что, мол, теперь он единственный миллионер. А девица, успев немного узнать о его привычках, после этого признания поспешила его карманы обчистить. Может, тоже не хотела ни с кем делиться? Но так как в этой банде никто друг другу не доверял, то все это время за ней и за Гутяриным шпионила не одна только я. Просто мне больше повезло, если можно считать везением, что именно ко мне попала эта сволочная бумажка со всеми ее счетами! И тут уже за мной начали охоту. Честно скажу, только теперь, узнав обо всем, я поняла, какая опасность мне угрожала и как мне действительно повезло в том, что удалось выбраться из этой передряги живой! Наверное, сам бог уберег. А может быть, после несвоевременной гибели программиста бандиты просто опасались действовать со мной слишком жесткими методами? Ведь твердо знали, что, случись что еще и со мной, то третьего шанса добраться до денег у них точно не будет! Так что, похитив меня, они рассчитывали, что если угрозами ничего не добьются, то устроят мне побег, чтобы я сама их к деньгам привела, кинувшись за ними после пережитого, в надежде срочно уехать из города. Для этого они сразу и «маячок» мне в сумку подбросили вместо Иришкиного. Только пока не стали его включать — они ведь не думали, что я успею сбежать, прежде чем они к этому подготовятся! Но я сама его за них включила! Уехала, заставив их вначале отслеживать все пригородные маршруты, уходившие с автостанции в зафиксированное время, а потом и про мою дачу узнать! Ну а что случилось дальше, это уже я Леониду рассказывала. То сидя у него в палате, то выходя с ним в больничный парк погулять. В парке мы сидели рядышком на скамеечке, поскольку гулять Леонид пока мог только на костылях. И обсуждали при этом не только недавнее преступление. Нет! Нам и кроме него было о чем поговорить. Как и всегда. И даже молчалось мне рядом с этим человеком как-то особенно уютно. Однако он первый заговорил об этом, однажды, когда мы сидели на скамейке. Просто накрыл мою руку своей, переплел наши пальцы и сказал:

— Людмила, у меня такое чувство, как будто мы давным-давно уже вот так вместе… Все, целиком, до самой последней мысли.

В этот день на больничной скамейке мы с ним впервые поцеловались. Меня выписали, но я все равно ходила к нему каждый день. Из-за больничного отпуск мой существенно продлился, так что в это лето я отрывалась по полной программе, за все свои предыдущие годы. И надо сказать, делала это с огромным удовольствием! Когда выписали и Леонида тоже, мы с ним уехали к Семеновне. Она настоятельно звала нас к себе, и там сейчас было гораздо лучше, чем в городе, раскаленном добела. И привольнее. И веселее. Я даже не замечала, как пролетают один за другим эти волшебные летние дни. С шутками и песнями, с поездками на реку и озеро, с банькой, с грибами-ягодами, с уроками вождения, наконец! И с нашими с Леонидом минутами наедине, когда Семеновна «зачем-то» убегала к дедку. А возвращаясь, всегда находила, кого можно громко обругать в своем огороде, прежде чем зайти в дом: то копающего грядки кота, то не туда забредшую курицу, то незваную ворону. В общем, голосила на кого угодно, кроме Тиски, в котором души не чаяла. Мы с Леонидом смеялись над этими ее хитростями… и одновременно были ей за них благодарны. А седовласая чертовка, что ни день, то придумывала какие-то новые забавы для всех, словно заряжаясь от окружения молодостью и задором, которых ей и без того хватало с избытком.