Меган Миранда - Идеальная незнакомка

Я отыскала телефоны ближайшей больницы, в ней — отдел по работе со средствами массовой информации. Нерешительно постучала пальцами по столу.

Набрала номер.

Я знала, что говорить и куда нажимать; я говорила и нажимала — пока не услышала заявления, и тогда сердце у меня затрепетало, а комната поплыла перед глазами.

На следующее утро я наконец получила ответ от телефонной компании — и свежий счет за услуги связи с расшифровкой. В школе перед уроками изучила его. Входящих звонков на домашний телефон оказалось мало, да и те в основном с предложениями о продаже. Я узнала ночной звонок — когда кто-то повесил трубку, — увидела, что он сделан со скрытого номера, и покрутила затекшей шеей. Я-то думала, судебные запросы не распространяются на разовые звонки среди ночи, и не упоминала об этом случае полиции.

Исходящих в последние недели не было. Может, Эмми с Джимом расстались? Во входящих в начале месяца обнаружился единственный номер, начинавшийся не на 800.

Он выглядел смутно знакомым; такое же чувство возникало у меня после сдачи множества срочных статей подряд — все имена и данные смешивались в кучу. Однако номер был местным, а я таких не знала.

Я достала из сумочки мобильный и нашла фотографию, сделанную в «Брейк-Маунтин». Увеличила визитку — телефонные номера совпали.

Зацепка. Теперь есть за что ухватиться и сдвинуть историю с мертвой точки.

Я переслала счет с расшифровкой на электронный адрес Кайла. Сделала приписку.

Думаю, парень Эмми, Джим, звонил ей с выделенного номера. Это телефон мотеля «Брейк-Маунтин». Возможно, они оба там работали?

Я уже сама набрала номер мотеля, поднесла палец к кнопке вызова — и застыла в нерешительности. Я могла бы получить ответ легко и быстро. Пригласить к телефону Джима, спросить его про Эмми. Впрочем, это уже не моя работа, а Джим слишком важен для расследования. Первый звонок нужно уступить Кайлу.

Так будет правильно.

В классе вновь начались перешептывания. Взгляды украдкой в мою сторону. Шельмецы в очередной раз сменили тактику. Когда я попросила их повернуться к доске, Иззи облизнула губы. Вскинула руку. Я не обратила внимания. Кто-то хихикнул. Если я и не потеряла этот класс раньше, то определенно потеряла сейчас.

— Сдайте домашнее задание, — сказала я.

И быстро оглядела класс — не выдаст ли себя кто-нибудь? Чьи мысли занимает тайна, не известная больше никому?

Знал ли кто-то из этих ребят Бетани Джарвиц? Ей было двадцать восемь лет, у нее обнаружили обширное субдуральное кровоизлияние, и она по-прежнему находилась в критическом состоянии. Работала в центре обработки данных, ближайших родственников еще не нашли. Возможно, Бетани пошла с Дейвисом Коббом выпить, как и я. Потом объяснила ему, что он неправильно все понял, а он поплелся за ней к дому. Устал неправильно все понимать и созрел для активных действий.

Я попросила учеников поднять листки с заданием — я отмечу его как выполненное, даже если оно не подписано.

Тео опоздал на пять минут. Сочинения уже передали по рядам, и они оказались на парте Молли Лафлин. Тео водрузил свою работу поверх общей стопки и заявил:

— Опаньки, теперь вы мое сразу вычислите.

— Ты опоздал. — Я спрятала анонимные работы в сумку.

— Да. Распечатывал сочинение в библиотеке. У нас принтер сломался.

— Садись на место.

Однако он так и стоял перед моим столом, а весь класс наблюдал.

Тео склонил голову набок, медленно улыбнулся.

— Это мое третье опоздание?

Он знал, что третье, и я тоже.

— Не помню, — ответила я.

Если сказать «нет», ребята подумают, что я делаю Тео поблажку. Сказать «да» — и его придется оставить после уроков, а значит, и меня вместе с ним. Школьные правила гласили: после трех опозданий ученик должен сидеть с тобой после занятий, пока ты его не отпустишь.

— Я потом проверю, — добавила я и с радостью услышала шаги в коридоре, которые замерли перед открытой дверью моего класса.

Это отвлекло всех от вопроса о наказании Тео — а у меня не было ни времени, ни желания возиться с мальчишкой, который взъелся на меня по непонятной причине. Тео сел на место, но смешки и перешептывания не стихли.

Обернувшись, я увидела причину: в дверном проеме застыл заместитель директора Митч Шелдон. Кивком вызвал меня в коридор.

— Доставайте тетради, — велела я, выходя.

Кто-то свистнул, когда я закрыла за собой двери; из класса послышался гул голосов.

— Я не сумел пресечь, — приглушенно сообщил Митч, подавшись ко мне.

— Что пресечь?

— Слухи. Опять звонят родители, на этот раз интересуются отношениями между тобой и тренером Коббом. Спрашивают, знала ли ты, что он женат.

Я испустила смешок, тот гулко разнесся по пустому коридору. Я понимала, что слухи неизбежны, но не думала, что они сосредоточатся вокруг меня . Словно я злодейка.

— Глупости, — заявила я и, когда Митч попытался возразить, добавила: — Мне нужно вести урок.

Митч сжал мою руку выше локтя, еще сильнее понизил голос:

— Нужно поговорить. Дело не только в слухах, Лия. Дело в Дейвисе Коббе.

Я отняла руку: сквозь стекло в двери за нами наблюдали любопытные глаза; хватит с меня домыслов Кайла по поводу нас с Митчем.

— А что с Коббом?

— Он в отпуске, причем неоплачиваемом. Дальше так продолжаться не может.

Я замерла с открытым ртом, втянула холодный воздух. Я не ожидала, что ветер переменится так быстро, а ведь школьные сочинения могли бы меня предостеречь. Они — окно в большой мир; обсуждения за семейным ужином, выплеснутые на бумагу. Этот город с самого начала был за Кобба. Я здесь чужая.

— Боишься, Лия? — Митч подошел совсем близко.

Я вспомнила слова Кайла: это любому заметно. Нащупала дверную ручку.

— Спасибо за предупреждение.

И проскользнула в класс. Проигнорировала ухмылки учеников и девочку, которая вытянула шею вслед заместителю директора Шелдону. Задумалась. Что это значит?

Действительно ли Митч старался развеять слухи? Может, он сам их распускал? Или я просто отовсюду ждала подвоха?

Никто не приходит в журналистику неопытным, даже если сам считает именно так. У всех есть тайные умыслы и планы.

Мы регулярно заседали в баре: подогревались алкоголем, разглагольствовали о вселенской несправедливости, о том, как распознать хорошую историю; бывало, слова и мысли начинали путаться, и на поверхность всплывал давно похороненный идеализм… Подобное связывает навеки — по крайней мере, я так думала. Однако существует критическая черта. И где именно она проходит, не узнаешь, пока ее не пересечешь.

История была моей, и я принимала ее слишком близко к сердцу. Так говорил Ной.